Василий Лягоскин - Миллиарды для России. Первая книга о Серой Мышке

Поддайся сержант инстинкту, он так и остался бы лежать на полу, пока противник не отойдет подальше. Однако с той стороны, где стояли его однокашники, раздался ехидный смешок. Никто из курсантов не успел понять, что их товарищ уже несколько раз должен был проиграть, остаться лежать тут в нокауте, а может, и что похуже. Его падение было воспринято как досадный промах, и смешок повторился, уже поддержанный другими. Поддержанный несмело, потому что рядом сидел с поскучневшим лицом генерал-майор. Уж он-то понял, что сегодняшнее пари проиграл. Ротный тоже оценил мастерство Крупиной, но сидел с невозмутимым лицом, ожидая команды начальника. И только тренер оценил все в полной мере. Оценил, но не одобрил. Потому что победа и ему, и главное – самой Наталье – нужна была зрелищной, не вызывавшей никаких сомнений. И Наташа словно поняла его. Она отступила в сторону ротного командира, сжавшего рукой спинку стула.

Сержант вскочил на ноги ловко, по-киношному – одним броском с прогибом. Он бросился на Крупину под одобрительный ропот товарищей. Только Басмач сейчас молчал; пожалуй, он все таки болел за Наталью. А она, если бы захотела, остановила бы этот живой таран встречным ударом, броском на месте, другими приемами, отточенными в многочисленных спаррингах.

– Но зачем? – задала она себе вопрос, успев пожать плечами и отступив в сторону.

Ровно на столько, чтобы Семенов, бешено размахивающий конечностями, даже случайно не задел ее. Ее руки и ноги тем временем словно работали сами – точно и уверенно. Они придали пролетающему мимо телу строго горизонтальное положение и еще большую скорость. Сержант все таки успел сообразить, что размахивать руками бесполезно и обхватил ими голову, которая летела прямо в крашеную кирпичную стену. Но Наталья знала, куда направить эту живую торпеду. Семенов с грохотом врезался в стул, заставив капитана отпрыгнуть в сторону со спинкой в руках.

Сержант сел, потерянно тряся головой. И снова кто-то невидимый внутри него предательски зашептал:

– Брось, сдавайся!

Он опять тряхнул головой – теперь уже упрямо – и встал, сжимая в каждой руке по ножке от стула. В умелых руках это было страшным оружием. Это, конечно, были не нунчаки, которыми Семенов владел виртуозно, но и они удлинили руки сержанта на целых полметра. Он теперь подступал к девушке осторожно; палки в его руках не останавливались, сплетая сложную вязь, которую, казалось, пробить голыми руками невозможно.

Генерал бросил взгляд на тренера. Майор сидел совершенно невозмутимо и, кажется, даже немного улыбался. Крупина тем временем кружила по залу и отступала от деревянного оружия, которое все резче, уже со свистом рассекало воздух. Наконец она решила, что зрители достаточно завелись, и остановилась. А сержант не смог бы остановиться, даже если бы захотел. В зале дважды громко треснуло – после того, как ножки поочередно обрушились на девичьи руки. Отделение испуганно замолчало. Даже Емельянов поверил, что это хрустели человеческие кости.

Но уже через секунду на пол шлепнулись обломки ножек, укоротившихся больше, чем на половину. А руки Крупиной вытянули у сержанта их остатки. Семенов практически не сопротивлялся. Эти обломки тоже громко упали на деревянный пол, а крепкий кулачок внешне не сильно ткнулся в промокшую от пота майку Семенова. Тот отскочил назад на несколько шагов, зашипев от боли, а Наталья была уже рядом. И еще один удар потряс его, и снова сержант отскочил. Еще пару таких ударов, и он бы впечатался спиной в стену; если бы не упал раньше.

В тишине громко проскрипел стул под генерал-майором. Он встал и вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб. А потом скомандовал:

– Довольно.

Через неделю начальник подписал приказ о зачислении курсантов на первый курс. Примерно посреди длинного списка, согласно алфавита, своим женским окончанием бросалась в глаза фамилия: «Крупина Наталья Юрьевна».

В большой гостиной богатого подмосковного особняка горел камин. Негромко потрескивали сухие березовые дрова. Двое мужчин сидели, развалившись в креслах. Они протянули ноги к огню – слишком близко, учитывая, что обувь на ногах была дорогой, модельной. Да и весь облик собеседников говорил о богатстве, сытости, уверенности. Однако опытный взгляд смог бы определить, что небрежность, с которой эти люди носили свою шикарную одежду; часы, стоящие целое состояние, которые один из мужчин крутил на пальце, не глядя на них – так вот: эта небрежность была не приобретенной длинной вереницей предков, или хотя бы вдолбленной с детских лет. Хозяин и его гость так же естественно чувствовали бы себя, сидя на корточках у таежного костра, в казенной телогрейке. Тем более, что такой опыт они имели, и весьма богатый.

Однако к хорошему люди привыкают быстро. Возвращаться к старой зэковской жизни не собирался ни хозяин – Николай Иванович Крючкин по кличке Крюк, ни его гость – Федор Михайлович Некрасов; он же Топор. Кличку Топор получил в те давние времена, когда они давались раз и навсегда. Некрасов свой первый срок получил после того, как погонял с топором в руках по улицам родного городка прохожих. В пьяном виде, конечно. Задеть он никого не задел, однако среди пешеходов, которые бросились от него врассыпную, оказались городской прокурор с супругой. Федор Михайлович – тогда просто Федька – отмотал по полной, пять лет. В колонии, где стал Топором и познакомился с Крюком.

Крюк уже тогда был вором в законе. Крепкого парня он приметил и взял под свое крыло. Так, вместе, они и шагали по жизни. Сначала воровской, а потом, с приходом в Россию капитализма, по той, что скрыта от взглядов простых людей за воротами многоэтажных особняков и дверцами шестисотых «Мерседесов». Так что Топор был не обычным гостем – он был правой рукой хозяина, той, что отвечала за силовые операции. Именно поэтому Крюк вызвал его на этот ночной разговор.

Крюк уже успел навешать на уши гостю гору лапши о тех козлах, что не заслужили в этой жизни теплого места под солнцем – о новых русских, не пролежавших на нарах даже одной минуты. О тех, кого и газеты, и народ в последнее время называл олигархами. Топор слушал внимательно. Он знал, что из подобной лапши Крюк в конце концов сварит густой наваристый суп.

– Вот один из них, – наконец перешел к делу хозяин, протягивая фотографию.

Человек на фотографии был совершенно обычной наружности. И Топору он был смутно знаком. Скорее всего он видел этого мужика на телеэкране, но мельком – на втором, или даже третьем плане.

– Николай Яковлевич Куделин, – пояснил Крючкин, – делает бешеные бабки на оружии. Есть информация, что он задумал что-то грандиозное. У него есть товар. Такой товар, что покупателей во всем мире найдется трое или четверо, не больше.