Валерий Михайлов - Книга пощечин, или Очередная исповедь графомана

Когда папа был дома, он занимался «мужскими» делами: возился в гараже, гулял с собакой (у нас всегда были немецкие овчарки) или вел «казачий образ жизни» – так он называл лежание на диване с книгой, перед телевизором или дневной сон. Когда ему при этом приспичивало попить воды или узнать, который час, он звал маму, и та безропотно выполняла его просьбы. По вечерам папа вместо сказок рассказывал мне, как шалил с друзьями в детстве.

Пил папа редко, но метко, причем меня до сих пор поражает, сколько алкоголя он вливал в себя за один раз. Так, например, гуляя однажды с экипажем на даче, они выпили за вечер ящик водки на четверых. Оказалось мало, и папа послал племянника в магазин еще за половиной ящика.

Иногда я играл с пьяными папиными друзьями, как с игрушками. Одного такого друга, заснувшего сидя у нас в коридоре, я сначала валял, как неваляшку, затем посыпал мукой и полил растительным маслом.

На утро он охренел, увидев, во что превратилась его форма. Мама меня не сдала.

– Ты таким уже пришел, – заявила она ему.

Папа нередко говорил маме:

– У тебя, что ни подруга, то блядь. Одна из таких подруг, Валентина Ивановна, работала кем-то на заводе «Пластмасс», одновременно выполняя функции любовницы директора. На заводе у нее был статус именно любовницы, что давало ей возможность командовать там чуть ли не всеми. Она была замужем за бывшим фронтовым разведчиком. Папа уважал ее мужа и весьма неодобрительно относился к ее связи с директором завода, поэтому при каждом удобном случае жестко подкалывал ее по этому поводу.

Как-то раз, когда она стояла утром на автобусной остановке, папа шел с псом по другой стороне улицы. Увидев Валентину Ивановну, он закричал на всю округу:

– Валя, ты пизду подмыла?

Растерявшись, она поспешила спрятаться за остановкой, стараясь делать вид, что папа кричит не ей. Видя это, он перешел через дорогу, подошел к ней и так, чтобы всем было слышно, сказал:

– Я к тебе обращаюсь, ты пизду подмыла?

В другой раз папа вспомнил о ней, когда пил у нас с экипажем.

– Срочно приходи. Томке плохо, твоя помощь нужна, – сообщил он ей по телефону.

Валентина Ивановна жила в соседнем доме. Услышав такое, она примчалась буквально через минуту, даже дверь в квартиру забыла закрыть. Не дав ей опомниться, папа взял ее за шкирку и затащил на кухню.

– Это подруга моей жены, блядь. Прошу любить и жаловать, – представил он ее экипажу.

А чтобы она не сбежала, привязал к входной двери пса. Так до утра, пока папа не протрезвел, она просидела на кухне.

Мама входила в круг уважаемых людей города. Поэтому их с папой пригласил к себе на юбилей Борис Константинович, тогда он был главным врачом аксайской больницы. Другими гостями были зав отделениями больницы, директор нашего самого большого завода, первый секретарь райкома партии и так далее.

Несмотря на то, что папа клятвенно пообещал маме не пить, он основательно загрузился, и когда подошла его очередь говорить тост, выдал примерно следующую речь:

– Борис Константинович, я тебя уважаю. Ты здесь, – он обвел приглашенных рукой, – один человек. Остальные все так, поебень.

После этих слов в ресторане стало тихо. Затем начала возмущаться первый секретарь райкома партии. Папа посмотрел на нее в упор и выдал:

– Да ты кто здесь вообще такая? Ты, крокодил в юбке? Тебя верблюд за пуд колючек ебать не станет, а ты еще рот открываешь…

Папу тут же вывели из ресторана и отправили домой. Надо отдать должное секретарю, папе за его речь не было ничего, а неприятности могли быть большими. Шутка ли, в разгар большевизма так оскорблять первого секретаря райкома.

А это случилось на медкомиссии перед вылетом:

Незадолго до нее папа делал машину. Мазут полностью не отмылся, и на руках остались следы. Одна из медсестер, еще незнакомая с папой, решила его за это отчитать.

– Командир, а как вы с такими руками собираетесь садиться за штурвал? – строго спросила она

– Мадам, – тут же ответил он, – вы меня с кем-то путаете. Вот если бы я был гинекологом и лез такими руками вам в пизду…

Она в слезы, жаловаться. Папу тогда на собрании разбирали. Смеялись все.

Одно время главным врачом облтубдиспансера был Григорий Абрамович, ветеран войны, толковый врач и просто хороший человек. Когда ему стукнуло 70, папа пришел его поздравить. Посидели, выпили, поговорили. Вышли из кабинета. Увидев в приемной посетителей, Григорий Абрамович приказал командирским голосом:

– Встать! Смирно!

Все вскочили, построились.

– По порядку рассчитайся

Когда они начали рассчитываться, в разговор вступил папа.

– Вольно, – сказал он, – это была учебная тревога.

Папин радист любил похвастался, что когда он летал на пассажирских самолетах, с ним летали различные знаменитости вроде Кобзона или Магомаева. Однажды в московском аэропорту папа зашел в туалет. Сделал свое дело и мимоходом заглянул через верх в соседнюю, кабинку. Там сидел маршал авиации. Не долго думая, папа снова сел на унитаз и стал ждать. Когда зашел знакомый летчик, папа, не покидая своей кабинки, попросил:

– Зови радиста скорее.

Привели радиста. Тот начал спрашивать, что случилось.

– Жди, – сказал папа.

Так они и ждали, пока маршал не закончил свое дело и не вышел из сортира.

После этого, как только радист начинал хвастать, его сразу же обрывали:

– Командир с самим маршалом авиации срал.

Не знаю как сейчас, а раньше в школе писали по «Грозе» Островского сочинение на тему: «Катерина – луч света в темном царстве». Когда Коле задали его писать, папа пришел в школу и заявил учительнице:

– Я запрещаю моему сыну писать это сочинение, потому что никакая она не луч света, а самая настоящая блядь.

Как и все нормальные люди, летчики не любят стирать носки. Поэтому в командировках они занашивали носки до стоячего состояния, а после выбрасывали. Коллекцию использованных носков с прочим мусором они нередко запирали в камере хранения аэровокзала. Срок действия ячейки был около 2 недель. Если за это время хозяин не забирал из нее вещи, для вскрытия просроченной ячейки создавалась специальная комиссия во главе с начальником аэропорта и прочими ответственными лицами. Однажды кто-то кроме носков оставил в ячейке надкушенный кусок колбасы, и когда оттуда пахнуло на комиссию, особо впечатлительную даму стошнило на месте.

Когда надо мной нависла угроза службы в армии, родители, будучи людьми адекватными, задумались, как меня от этого дела отмазать. Решение им пришло в голову более чем неожиданное: Они надумали отправить меня в военное училище, а там уже найти способ списать на гражданку. В училище я не проходил по зрению, зато срочной службе мое зрение не мешало. Чтобы поговорить обо мне в правильной обстановке родители пригласили курировавшего эти вопросы подполковника с женой к нам на дачу. Кроме них приехал кто-то из летчиков и пришел паромщик Иван. Будучи по совместительству браконьером, он принес на уху рыбы.