С. Добрунов - Откуда приходят люди в этот мир?

Но вот как-то утром, когда все общежитие жужжало собирающимся на учебу табуном студентов, Катю пригласили к телефону на вахту.

– Сегодня вечером я приглашаю тебя к себе домой, вернее, в берлогу, как я называю это жилище, – Катя узнала Глеба и ощутила, как он волнуется, с трудом высказывая свои мысли. И у самой, у неё сердце забилось часто-часто и застучало в висках. – Но там уютно и тихо, будет званый ужин с деликатесами и вином, музыка, танцы, и мы с тобою вдвоем… Привет, – высказался, наконец Глеб.

Что-то вспыхнуло в груди у Кати и она задышала глубоко и часто, не в силах сразу ответить, молчала.

– Ты не согласна? – преодолев это молчание, спросил Глеб.

– Я согласна, я, конечно согласна, – представив именно тот поцелуй, ответила, не скрывая восторга, Катя.

– Тогда в семь я заеду за тобой в общежитие.

Конечно, Катю уже интересовало, где и как живет Глеб, но особого значения она этому ещё не придавала. Все внимание её сосредоточено было пока на изучении этого человека как личности и как предмета своей любви, и поэтому она была не очень удивлена, когда, подьехав на такси к обычному жилому дому, они вошли не в подьезд, а в длинный коридор, как у них в общежитии, только у них в общаге все было аккуратнее и чище, а уж потом подошли к двери, обитой красным дерматином, и Глеб, демонстративно достав ключи, открыл дверь и широким жестом пригласил Катю войти. Катя осторожно переступила порог и попала в маленький коридорчик, откуда вели три двери: дверь напротив входа была открыта – там находилась кухня, влево дверь была закрыта, и по картинке с мальчиком над горшком было понятно, что там внутри; вправо двери не было вообще, а был лишь большой проем в стене коридорчика, ведущий в маленькую, очень маленькую комнатку, такую маленькую, что мебель занимала все место. Посередине стоял стол, накрытый к ужину. Катя сразу обратила внимание только на две большие, ещё не зажженные свечи по противоположным краям стола и на большой графин с соком манго. Рядом, почти вплотную к столу, стоял сложенный книжкой диван. Чтобы его разложить, нужно было убрать стол, а убирать его здесь было явно некуда. Одно окно, закрытое плотной шторой, создавало в комнате полумрак, но сквозь щелку между половинами штор вверху проникал солнечный свет, отражаясь яркой полоской на противоположной стене. В углу, возле окна, на красивом камодике стоял огромный ящик телевизора, на котором, как бегемот, развалился бобинный магнитофон, а в другом углу вплотную к стене стоял маленький платяной шкаф с наполовину отбитым зеркалом на двери.

– Вот это моя конура, – глубоко вздохнув сказал Глеб, – хоть и конура, но всё же моя личная собственность… вернее, наша. И ещё я скоро куплю машину «Жигули» или «Ладу» … ну на что денег хватит. – Глеб не без удовольствия обвел рукой ещё раз свою конуру. – Давай, снимай пальто, можно не разуваться, у меня это не принято, – улыбнулся он.

Но Катя уже ощупала взглядом почти чистый, хорошо вымытый пол, покрытый, правда, начинающим местами лопаться линолеумом, а в крохотной прихожей уже видела огромные, с Глебовой ноги, тапочки.

– Нет уж, здесь весьма чисто, – она присела на краешек кресла и стала расстёгивать молнию на сапогах. Растерявшийся Глеб засуетился и, ничего другого не придумав, принёс ей свои же тапочки. Сам же пошел в кухню и сразу вернулся, щелкнул тумблером магнитофона; что-то стукнуло, грюкнуло внутри этого монстра, и полилась музыка – мягкая, ажурная (?) и спокойная, потому что это была великая и неповторимая музыка «Beatles», кассеты которой писались, переписывались и слушались почти в каждой квартире тех лет, и которая никогда никого не раздражала и не утомляла.

– Let it be» – это аперитив к сегодняшнему вечеру, – Глеб указал рукой на диванчик, предлагая Кате сесть там, – слушай, а я сейчас буду тебя кормить, – и опять вышел в кухню.

Оказалось, что он и готовит неплохо. Вскоре зашкворчало и запахло жареным мясом и ещё чем-то вкусным. Катя пробралась мимо стола и дивана и заглянула в кухню, где в фартуке крутился Глеб, но он погрозил ей пальцем, и она вернулась назад, успев заметить, что в большом чугунке на крохотной печке кипит подсолнечное масло, издавая вкусный аромат: значит, будет ещё и картофель-фри – очень вкусный и модный тогда продукт.

Перевод песень «Beatles» тогда тоже знали все… и когда тень стала нависать над певцом, и ему явилась мать Мария… Катя, слушая, рассматривала свои веснушки в отбитом наполовину зеркале на двери шкафа. Из крошечной кухни появился Глеб, неся две тарелки с большими отбивными и все той же картошкой фри хорошо, обжаренной со всех сторон. Ещё в тарелках чувствовалось, как она будет хрустеть во рту. Затем, когда «все стали шептать слова справедливости, появилась бутылка «Бисера» и два фужера; также стол дополнили неизвестно откуда взявшиеся ранней весной три апельсина и не очищенный от кожуры и нарезанный тонкими дольками большой ананас, сложенный вновь в целый и украшенный хвостом листьев – просто искуство повара, его «знак качества».

И начался вечер, первый ужин при свечах, почти званый, и очень приятный, романтичный. Свечи горели, отражая на стене большие тени Глеба и Кати. Было вкусно, уютно и тепло. Было хорошо! Просто и легко…

А затем Глеб придвинул стол вплотную к шкафу и на площади между стеной и столом, где трое человек уже не поместились бы, под звуки «Michel» Глеб в первый раз прикоснулся к Кате и почти вплотную сначала, а потом и вплотную приблизился к ней, к её тонким губам и веснушкам… И тот поцелуй, ну как Рет и Скарлет, состоялся, наступил, произошел, только ещё лучше, ещё дольше, ещё красивее, ещё, ещё, ещё… И были три слова, понятные только для неё, главные слова на всём белом свете!..

А утром, когда весеннее солнце через маленькую щель между штор кралось по лицу спящей ещё Кати, поджигая веснушки, и разбудило её, «девушка не верила, что когда-нибудь умрет» и, действительно, новая жизнь пришла к Кате – пока ещё нереальная, сказочная и наверняка бесконечная. Смерти не было вообще места в этом мире, и поверить в то, что «кто-то кому-то может купить любовь», как настойчиво утверждали «Beatles», было невозможно.

На завтрак были заварные, настоящие ещё заварные пирожные с кремом, наполненные холодом морозилки и очень вкусные. Сок манго издавал аромат нескончаемых поцелуев, состоял из запаха Катиных волос, был вкусом любви…

– Как ты думаешь, наверное, уже пора познакомить тебя с моими предками? – спросил Глеб, наблюдая за пенкой поднимающегося кофе в турке.

– Я боюсь, но я согласна, – ответила Катя, глубоко вздохнув и закрыв глаза, как предложил из комнаты Пол Макартни, а Глеб, следуя его же советам, поцеловал её.

– У меня нет родителей, – выдохнув, шепотом проговорила Катя, – я их вообще не помню, они погибли в аварии в Сибири на комсомольской стройке. Мы с сестрой росли у бабушки в Вешенской, бабушки уже тоже нет. А вот Настя – единственная родная и самая лучшая сестра на свете. Уж она-то не похвалит меня за то, что я делала сегодня ночью… – с грустью проговорила Катя.