Федор Метлицкий - Камея Дианы. Повесть

За его спиной всегда сияло ослепительное средиземье. Там было то, что он любил. Вспоминал стихи своего друга молодости – писателя и поэта Нелепина.

Он учился в университете, в столице общей Большой страны, которая еще не была недружелюбным соседом. И поражался, почему сверстники не знают этой его печали, того, что творится в них и вокруг, и остаются в коконе знаний, что дают единые учебники, ЕГЭ и телевизор. Они не знали внешкольной литературы, философских споров великих людей, тем более самой философии. Как можно прожить жизнь, не читая литературу, философию? Брать идеи только из телевизора?

Его старший друг Нелепин смеялся:

– За что на них злиться, если голова не способна осмысливать свою жизнь? Видят фотографично, и не могут извлечь идею, смысл. Это и у много переживших людей! Впрочем, сон разума свойственен и целым народам.

Во время перелома в жизни страны произошло раздвоение в головах, и даже друзья стали по разные стороны. Есть черта, после которой близкое и понятное друзьям перестают быть общим переживанием. «Как они могли?» Он удивлялся: черт знает, почему так происходит с людьми?

Но друг Нелепин не верил в необъяснимость перемены мыслей друзей. Убеждения складываются в сознании как равнодействующая из всего, что человек впитывает в себя, как губка. Такими они сохраняются неизменно, хотя большинство умеет ловко приспосабливаться, затаив свою суть. Только трудно распознать их вовремя.

У таких людей, с остановленным кругозором, нет внутреннего роста. Их не мучают вопросы о смысле их судьбы. За ненадобностью или из душевной лени. Даже у тех, кто много читал, поглощая уйму книг, и сам писал статьи или книги.

Есть такая порода людей: внезапно наливаются кровью, когда кто-то открыто говорит о своих сомнениях в политике власти, в их приспособленчестве и пристрастии к конспирологии – теории мирового заговора.

Стефан провел жизнь в мучительных мыслях, как избавиться от «ватности» своего характера, неопределенности в себе, когда бегают глаза, не зная, что сказать о том или ином жгучем вопросе. У него в детстве не было Учителя (разве что Нелепин?). Это самая большая беда! В школе преподаватели были какой-то невзрачной полегшей травой. Настоящие Учителя куда-то исчезли. Он самостоятельно влекся к удивительным книгам, открывшим мир, правда, потом многие стали такими же серыми в своей относительной истине.

Сколько перелопачено книг, которые в новой эпохе остались хламом, сколько исписано дневников, чтобы, наконец, ощутить в себе твердый стержень, выходящий подлинным убеждением и словом. С настоящим Учителем путь был бы намного короче.

Ему, провинциалу, было гораздо трудней пробиться к себе, чем столичному тепличному растению, окруженному книгами и живыми знаменитыми мыслителями.

Со временем в нем наросло что-то упрямое, способность разметать чужие сопротивляющиеся предубеждения, чтобы застолбить свое. Черта лидера.

Главе было тесно в трезвом трехмерном мире современников, и он пытался найти новые модели развития.

Хотел создать прочную квантовую структуру гражданского общества. Но пока сохранялась прежняя крепкая, не укусишь, структура управления, которую все бессознательно считали нерушимой и сакральной, хотя ежились от ее холода, как от ненастной погоды.

В юности он мечтал, что в своих книгах изобразит всех насильников, воров и взяточников, припечатает вплоть до подлинных имен и фамилий, с указанием адреса, чтобы их презирали и ненавидели. И только позже испугался, что это воплотилось в сайте-указателе ярого националиста, по наводке которого стали убивать несогласных.

В туманной дали он видел колышущуюся массу, которая опомнилась от чада выживания и постоянно необходимого потребления, и новая жизнь вдохнула в них великую национальную идею, владевшую их молодым лидером, когда народы, «распри позабыв, в великую семью соединятся». И главным отличием страны стали не «дураки и дороги», а «личности и гладкие, как смазанные маслом, пути», ведущие в неведомый волнующий горизонт.

И сейчас иногда он по-детски мечтал, чтобы Создатель сверху сделал работу за него: мгновенно смахнул весь мусор, накопленный трехмерным миром жестоких предрассудков. Сразу вытащил за ушко из теплых ячеек всех тупых чиновников, скрытых взяточников и коррупционеров, мешающих стране выйти из вековой нищеты. И назначил новых, честнейших идеалистов, в том числе его, и новое правление, наконец, сдвинуло страну из тысячелетнего нищенства во всеобщее процветание, наступила чудесная жизнь в спорах идей на вершинах мысли, мирно дополняющих одна другую.

Почему он не может, как того хочет большинство народа, сразу сковырнуть всю устоявшуюся тягомотину и установить Город Солнца? Чувствовал, как тяжело и малоподвижно все, чем живут люди. И захотят ли в самом деле выбраться из того, что их угнетает?

У чиновников пирамиды власти в голове ясная определенность планов, накладываемых на сырую реальность, и верно улавливают свою выгоду в четком следовании общей линии.

Это отнюдь не свойство унаследованных от предков генов, или так устроенного мозга. Извечно вертикальная система власти, устраняющая за неповиновение, обтесывает своих надежных солдат, как большевиков, «отлитых из стали», с готовым смыслом жизни, и не осознающих, отчего вдруг умирают. Это обычно ярые защитники общепризнанных норм, и не терпят ничего рискованного, расшатывающего их уверенность.

Глава часто ругал их за просчеты, как будто хотел перевалить на них свое бессилие, и свою ответственность. В других обстоятельствах, если бы их не связывал с ним тяжелый камень черной работы и ответственности за страну, они, наверно, были бы отличными товарищами, открытыми и достойными дружбы.

Другая ветвь власти – Парламент, общность все знающих горластых парней, и как любая общность, лишена индивидуальности и живет в «коллективном бессознательном», и в то же время раздираема своими интересами в рамках господствующей идеологии.

Депутаты обычно выбираются не по талантам и уму, не представляют общественные организации, таких мало, общество не структурировано, к тому же большинство причислено к «иностранным агентам» под воздействием концентрации полярных центров сил перед ожидаемыми угрозами извне. Кандидаты выхватываются из массы в провинциях по выбору местечковых царьков или с подачи сверху. Это в основном приезжие из сел, живут в искусственном мире кабинетов, залов заседаний и дворцов своей «Рублевки», ныряя в них прямо из автомобилей, забыв о расправленной от свободы природе своей родины, крестьянской привычке к экономии. «Понаехавшим» жилье и командировки оплачивает государство. В легкой городской жизни подзабыли о взаимопомощи, не подают руки утопающему, брезгуют выносить за больными.