Александр Аханов - Жар счастья. рассказы

*****

Окончательно обезсилев от мук размышлений, Бирюк принял решение вернуться в город. Ему на удивление везло до сей поры: его никто не заметил, не поймал. Сейчас нужно было предпринять заметные усилия, напрячь осторожность, бдительность: не исключено, что в городе ему придётся пробыть несколько дней. Примерно через неделю он начал свой поход в город. Двигался с максимальной внимательностью по ночам, вдали от дорог и тропинок. Днём прятался в кустах или оврагах. Медленно, короткими расстояниями приближался к городу. И уже знал, куда именно ему нужно попасть в первую очередь. Он знал, а сейчас отчётливо вспомнил незаметные и тайные тропочки к её дому на краю города, по которым когда-то часто гулял с ней, уединяясь от посторонних глаз.

Он сидел в густых зарослях орешника и боярышника на небольшом пригорке и пристально вглядывался в окраину. Вот там, за вышкой ЛЭП, через два квартала должен быть её домик, стоявший третьим или четвёртым в ряду домов, упиравшихся своими участками и садами в небольшой ручеёк, отделяющий эту уютную улицу от сосновой лесной полосы. В эти сосны ему придётся пробраться ночью с осторожностью и беззвучностью кошки. И пройти эти несколько сот метров так, чтобы не наткнуться на случайных прохожих и не растревожить чутких собак.

Так он сидел в кустах и ждал с усиливающимся волнением вечера, в сотый раз мысленно пройдя этот небольшой участок земли от сосен до забора её сада. Что он сделает потом, не знал, не мог представить. Его возбуждённый мозг останавливался у её забора и всё – никаких иных образов действия не возникало. Он снова, как и в лесу, недавно, был этим основательно взволнован и обезкуражен. Время тянулось мучительно медленно. Не рискуя даже встать, с затёкшими ногами, он попытался кое-как пристроиться удобнее в кустах и хоть немного подремать. В полудрёме, в лёгком забытьи он пытался вспомнить её черты, фигуру, причёску, живой, острый взгляд задорных глаз, улыбку…

*****

На исходе моего недельного пребывания в отчем доме мне стало совсем невыносимо. Я сидел вечером на полуразвалившемся, старом и брошенном диване с выщербленным деревянным подлокотником, знакомым с детских пор, в совершенно пустой, по-сиротски брошенной комнате. Забытые в суматохе переездов деловой роднёй выцветшие и пропылённые гипюровые оконные занавески даже издали назойливо пахли пылью и старостью. Сидел, отчётливо понимая, что жить в этот дом не вернусь. Гнёздышко, витое с огромной любовью и надеждой матерью всю её жизнь, было разрушено. А дети, оказывается, вьют свои собственные гнёзда. С той же наивностью и верой в то, что эти гнёздышки они оставят в наследство своим детям, забывая или не желая знать, что мир меняется. И меняется стремительно и безповоротно, обгоняя систему ценностей каждого поколения…

В таком безрадостном размышлении и питейном настроении я сидел, ковыряясь ногтем в щербинке подлокотника, и вдруг совершенно неожиданно для самого себя вспомнил её. Её улыбку, тёплый взгляд и тонкую, выпирающую и соблазнительно манящую подвздошную косточку, которая сводила меня с ума всякий раз при встрече с ней. Я невольно улыбнулся от нелепости моих воспоминаний: «Ну почему именно эта косточка пришла на ум, неужели нечего вспомнить?» И я решил позвонить.

– Ой, привет! А ты где? – заливисто рассмеялась она в трубке телефона.

Я в двух словах рассказал о своих делах, заметно огорчив её.

– Ладно, это жизнь, ничего не поделаешь. Не думай об этом. Я почему-то хотел тебя услышать и позвонил. Ты дома?

– Нет, я на семинаре, расписываю шёлк. Дня через три вернусь.

– Я постараюсь приблизительно через неделю приехать. К тебе можно будет зайти?

– Да, конечно, созвонимся. А ты что, знал? Откуда? Я вроде тебе не говорила… – она оживилась.

– Что знал?

– Что у меня сегодня день рождения?

– Да что ты? Вот это да! Ну и новость! Я поздравляю тебя! Всего тебе наилучшего! И… Целую тебя!!!

– Благодарю! В щёчку?!..

*****

В конце концов Бирюк не выдержал. Не дождался темноты. Едва заметив, что солнце начало свой путь к горизонту, он потихоньку и с предельной осторожностью стал продвигаться в тени сосен к ручью. Через два – три шага останавливался, прислушивался, тщательно вглядывался во все стороны, и после небольшой паузы снова пара шагов…

Эти сто, сто пятьдесят метров он преодолел, наверное, часа за полтора, как ему показалось. И вот он стоит перед ручьём напротив её зелёного домика в отдалении участка, озираясь по сторонам и чутко прислушиваясь к малейшим звукам. Рискнуть перейти ручеёк по небольшому мостику чуть поодаль от того места, где он стоял, не решился и потихоньку, безшумно перешёл ручей вброд. Теперь он трогал штакетник забора в надежде, что одна или две доски от ветхости могут отойти и удастся пролезть внутрь. Ему снова повезло, он пролез в отодвинутые три доски забора и аккуратно и так же беззвучно вернул их на место. Присел на корточки ненадолго и, не приподнимаясь, стал продвигаться ближе к дому.

По другую сторону небольшого яблоневого сада, метрах в десяти от дома, лежала приличная гора садового мусора: гнилые палки забора, полусгнившие доски, какая-то старая, полуразвалившаяся дверь от сарая, ржавая уже от времени, дождей и снегов кровать с железными спинками, отпиленные когда-то ветки деревьев, дырявые тазы, вёдра и кастрюли. В общем, обычный приготовленный на выброс бытовой мусор, до которого никак не доходили хозяйские руки и который почти всегда имеется на любом участке.

Между этой кучей мусора и старой, раскидистой яблоней с почти высохшим стволом и низко свисающими густыми ветвями и пристроился Бирюк. Он сидел и жадно всматривался в окна дома, стараясь отгадать, кто в нём живёт. Сколько он ни всматривался, но признаков движения в доме так и не заметил. А когда сумерки сгустились, на веранде неожиданно зажёгся свет и кто-то вышел на неё, переговариваясь друг с другом. Сквозь занавешенные окна веранды мелькали тени взрослого человека и ещё чьи-то поменьше. Неразборчивые то ли женские, то ли детские голоса доносились до невероятно взволнованного Бирюка. От напряжённого взгляда у него начали слезиться глаза.

Входная дверь открылась, из неё выбежала кошка и помчалась в его сторону. Следом за ней спрыгнула с крыльца маленькая девчушка.

– Стой, Мурыська! Ты куда, вернись! – крикнула она и стала догонять кошку. Кошка же, подбежав к куче мусора, в двух шагах от неё вдруг увидела сверкавшие глаза Бирюка, остановилась, испуганная, и замерла на месте, едва покачивая кончиком хвоста. К ней подбежала её маленькая хозяйка и подхватила на руки.

– Ах ты, хулиганка! Убежать от меня хотела… – она вдруг тоже заметила Бирюка и замолчала, удивлённо, но без испуга распахнув таким до боли ему знакомым жестом свои чистые голубые глазёнки. Кошка, улучив момент, выскользнула из рук и убежала. Малышка внимательно смотрела на Бирюка, не веря, что такое может быть. Она даже подошла поближе и смешно наклонилась вперёд, по-взрослому уперев ручонки в свои коленки.