Александр Никонов - Я иду к тебе, сынок!

– А что же с немцем? – спросила Маша.

– Ну, этого тебе знать не надо, мала ещё. А вот про хитрость его расскажу. Ведь он чего удумал-то: прикрепил многозарядную винтовку в танке, просунул её в дыру, привязал к курку проволоку, и как только стрельнёт – дерг за проволоку, винтовка тоже стреляет. Вобщем, сделал отвлекающий маневр – ну, будто бы в танке сидит. А я вот живой остался, – вздохнул дядя Вася, – правда, награды не дали: ни медали, ни той, что мне комбат обещал.

– Мой папа тоже на войне был, – тихо сказала Маша, – живой остался, а после войны от осколка умер.

– Война, дочка, это такая противная Баба-Яга, – отозвался дядя Вася, – она ещё долго пакостить будет. А ты хорошо стреляешь, у тебя есть способности. – Василий Петрович положил на плечо девочки руку. – Хочешь заниматься стрельбой?

Маша молча смотрела на него, не зная, что ответить. А дядя Вася нажимал:

– Я схожу к директору, попрошу, чтобы он отпускал тебя раза два в неделю на тренировки в город. Ну, как?

Город, свобода, новые люди, кинотеатры, мороженое! Кто из детдомовцев не мечтал погулять по городу без надзирательства, без надоевшего строя, а просто сам по себе. Это и разрушило все колебания Маши, с этого и началась Машина спортивная карьера.

4

В тире было холодно. Власти топили плохо, потому что бросали в топки котлов не уголь и газ, а ассигнации, которых с каждым днём становилось всё больше и больше, а их покупательная способность – ниже ниже. За кучу угля нужно было заплатить грузовик денег, которых было много и у кого угодно, только не у властей.

Маша положила руку на чугунную батарею – та еле теплилась, но грела. «Значит, не умрём», – подумала она и прошла в свою конуру на втором этаже пристроя, мельком взглянув на окованную железом дверь оружейки – замки и пломбы были на месте. Из другого конца коридора прихромал дюжий старичок, открыл дверь и через порог, не поздоровавшись, спросил:

– Мария, мне идтить-то можно?

– Иди, дядь Петь, отдыхай. Как тут, никто, ничего, не озоровал?

– Не-е, счас, слава Богу, милицейские несколько раз за ночь приезжают. Да и мне не спится, у стариков жизнь длинная, а сон короткий. Ну, пойду я, бывай здорова, дочка. Как сынок-то, пишет? – снова высунулся в дверной проём старик.

– Пишет, только редко да бестолково.

– У молодых оно так: ногами бы хоть куда убежал, а умишком ленятся. Ну, я пойду, пожалуй. Старуха, наверно, печь натопила, греться буду. Что-то назябся я за ночь.

Маша любила приходить на работу пораньше, привычка выработалась с тех пор, когда она водила Сашку в садик, а потом и в школу. За час до прихода своих немногочисленных сотрудников она успевала прибрать на столе, проверить оружейку, вскипятить воду для кофе и посмотреться в зеркало. А что, она ещё ничего! Ей ещё никто не даёт больше сорока, хотя хвостик-то уже приличный вырос.

Приготовив и выпив кофе, она включила приемник:

– …совет безопасности Российской Федерации принял решение о вводе войск на территорию Чеченской республики для разоружения незаконных воинских формирований и восстановления конституционного строя…

В этот момент выстрелом хлопнула входная дверь, а Маша непроизвольно вскрикнула:

– Господи, Сашенька!

Она почувствовала, как в левой стороне груди разлилось тепло, а сердце словно сжало раскалёнными тисками. Крепко прижав обе руки к болючему месту, она медленно опустилась на стул и застонала.

В этом положении её и застал тренер-стендовик Гриша Парятин. Он, как всегда, вошёл, насвистывая «Прощание славянки». Отвратительная, как он сам признавался, привычка осталась у него с флотской службы, где, по его словам, он истрепал в швабры восемь пар ботинок. Гриша пристально поглядел на свою начальницу и, опустив свист с соловьиного до баса, удивлённо спросил:

– Ты чего, старуха?

Но, заметив на её лице бледность и прижатые к груди руки, бросился к графину.

– На-ка вот, глотни морской. Видно, голубушка, ты в девятый вал попала.

Маша выпила воду, кивнула головой в знак благодарности и глубоко и часто задышала. Немного подождав, Гриша потребовал:

– А теперь рассказывай, что стряслось?

Маша посмотрела на него замутнёнными глазами и тихо сказала:

– Что-то с Сашкой неладно.

– Письмо?

Она помотала головой и постучала кулаком по левой стороне груди.

– Не знаю, может, да, а, может, и нет. Вот оно, моё письмишко. Никогда не верила в эту хреновину: чувствия, предчувствия. А тут, как гирей кто хватил. Ты слышал по радио о Чечне?

Гриша заложил руки за спину и широко заходил по кабинету:

– Слыхал, – с вызовом ответил он. – Ну и что из того? Мало ли чего болтают по радио. Ну, поиграют военные кулаками да мускулами и разойдутся. Не будут же свои со своими воевать! Ты, старуха…

– Да брось ты меня старушить, чёрт бы побрал тебя, белобрысого! – В сердцах закричала Маша. – Неужели ты не понимаешь – восстановление конституционного порядка! А мой Сашка в спецназе МВД служит, значит и в Чечню ему прямая дорога. Понял ты!?

Гриша сел, поднял голову, обнажив острый кадык, потом закурил, предложил ей:

– Будешь? Ну, как хочешь, иногда помогает. Надо обсудить… – Чувствовалось, как он проглотил «старуху». – Письма пишет?

– Да какие там письма – одни конверты, а в них одно и то же: жив, здоров, кормят хорошо, чего и вам желаю, – зло ответила Маша.

– Нормально, – задумчиво произнёс Гриша.

– Чего тут нормального? – взвилась Маша

– А что он по-твоёму должен писать: как портянки стирает, палубу драит, картошку и гальюны чистит, или как боцмана тебя за вихры таскают? Так что ли?

– У них палубы и гальюнов нет, – тихо сказала Маша.

– Чего?

– И боцманов тоже нет, – ещё спокойнеё добавила Маша.

– А-а, ну тогда порядок, – согласился Гриша и сел на скрипучий стул.

– Что же мне делать, Гриша? – жалобно спросила Маша.

– Ехать надо, мать. – Гриша встал, подошел к форточке и выщелкнул в неё окурок. – Если уж тебя так припекло, всё равно не успокоишься. По себе знаю. Адрес Сашкин знаешь?

– Знаю, знаю. – Маша спохватилась. – Но это же так далеко, в Питере, в Петербурге. Я была у него год назад, нет, уже немного подольше. Жаль, белые ночи тогда не застала. А часть ихняя прямо в центре, у самого Зимнего Дворца, представляешь! Красота! Там ещё атланты стоят, от них через мостик всего двести метров до их казарм. Говорят, там раньше не то Семёновский, не то ещё какой-то полк размещался.

– Нормально, – ответил на её восторги Гриша. – Тогда пиши заявление.

– Какое заявление?

– Ну, что ты на время своёго начальственного отсутствия возлагаешь свои обязанности на своёго надежного товарища Григория Парятина, ввиду… И так далеё. Ты же знаешь.

Маша тут же повисла на могучих плечах Парятина и закричала: