Валерий Протасов - Река времени. Дневники и записные книжки

Если что и жалко оставлять в мире, так это минуты близости человеческой, когда душа с душою говорит. Вообще жить нельзя без воспоминаний, без боли, без слёз, без чувств человеческих. Жизнь там, где всё это есть. Искусство и должно заниматься таким сокровенным в душе человека.

Чем больше человек забывает или уступает забвению по малодушию или беззаботности, тем меньше у него остаётся. Это незаметно, но итог плачевный. Меньше остаётся и от самого человека.

В упорном соблюдении обычаев отцов и дедов сказывается народность духа, не желающего покоряться чужим влияниям. Народ не побеждён, пока он не потерял себя.

На старой цветной церковной открытке, залетевшей в нашу жизнь как осколок разбитой мозаики, два старца в хитонах, два брата: Кирилл и Мефодий. Кирилл-Константин по прозвищу философ: смуглолиц, темноволос даже в преклонные годы, настоящий человек полуденных стран. А Мефодий ― седой и белый, как северный патриарх.

Красота ― высшая ступень всякого явления и дела. И в этом качестве сама себе цель. Но плохо, когда минуешь все предшествующие ступени, в особенности, любовь и доброту.

Без чувства красоты нет глубины, нет настоящей радости сердца. Чувство красоты необходимо искусству.

О ком это? Я бы назвал, да у каждого перед глазами сколько угодно примеров. Человек всю жизнь пишет стихи. Всем видно, что это не стихи, а плохая рифмованная проза ― он один этого не понимает.

Сколько говорилось об искусстве, о том, что это такое! Сколько философских усилий затрачено! И это, в общем, хорошо. Плохо, когда за формулой забывается самое сокровенное, невыразимое. Формулу любви никто больше не пытается выводить. Когда-нибудь перестанут выводить в пробирке и формулу искусства. Из всех, прошедших, как весенний снег, определений, останется одно: искусство ― это мечта о лучшем!

Боги наказали Прометея за то, что он свёл огонь с неба, потому что боялись, что люди, овладев стихией огня, станут сильнее богов. Так говорит миф. Но, может быть, они предвидели, что люди будут пользоваться даром огня во зло.

Как вспомнишь всех этих Цезарей, Ксерксов, больших и малых владык (им же несть числа) и всё, что творилось и творится под небом силой того же самого огня, так поневоле подумаешь: во благо и во зло он нам достался. Он и греет, и светит, он же и жжет пламенем атомных взрывов. Где огонь и свет, там и пожары и пепел. Бывает ли так, чтобы от света не падала тень, чтобы огненный цветок не кусался? Наверное, чем больше огонь, тем жарче и больше опасности пожара, и чем больше света, тем гуще тень. И от этого никуда не уйти. Вечный ласковый свет без тени и ровное тепло обещаны нам только в Царстве небесном.

Вот об огне говорю, что силой его совершались многие злые дела. Но ведь и от тьмы не меньше зла произошло, и если тьма – это невежество, а свет ― просвещение, то я за свет и против тьмы.

Очень не люблю, когда часы бегут или отстают. И до тех пор не могу успокоиться, пока не добьюсь точного хода. Нельзя дать времени течь, как воде сквозь решето. Нельзя, чтобы оно отставало. От этого страдает чувство жизни. Время на наших часах должно быть в гармонии с этим чувством.

Всё моё ― в пережитых чувствах, в явившихся им на выручку словах. Это мои дети. Для кого-то пусть слово мое, как гадкий утенок, он и перья сосчитает и где что не так покажет. Только я про себя знаю, что у него нехороший взгляд и недоброе сердце. Он может не пустить моих детей в жизнь, к людям, закидать грязью. Но золото и в грязи блестит. Однажды кто-то нагнётся, поднимет и покажет другим. Вот и счастье мое. А другого, видно, не дано.

Петя из «Талантов и поклонников» А. Н. Островского и Петя из «Вишневого сада» А. П. Чехова ― всё тот же тип вечного студента, у Чехова даже помолодевший, поюневший до романтической восторженности.

Два поколения: 60-х г. г. и начала следующего века. Случайно ли Чехов назвал своего студента Петей, не повзрослевшего «вечного студента», дон-кихота, одинокого мечтателя? Или как-то отозвалась в памяти пьеса Островского?

К «вечному студенту» надо бы вспомнить и тургеневского Беляева из «Месяца в деревне».

Какие ужасные школьные программы у нас по литературе! Какие вопросы на экзаменах! Какая уж тут художественная литература, какая красота, какое художественное чувство!

Как в давние татарские времена в монастырях сохранялся свет знаний посреди всеобщего одичания, так теперь в музеях, светских монастырях наших дней, теплится лампада мудрости, зажжённая от большого огня прежней культуры.

В нашем быстробегущем мире музеи ― это микросреда, консервирующая устойчивые ценности прошлого, хранилище, в котором, как в генофонде растений, ждут своего возможного оживления семена лучшей жизни. Но здесь есть своя опасность. Чем лучше консервация, тем меньше свежего воздуха поступает в хранилище. Это ослабляет связи с живой жизнью.

В споре двух культов: предков и потомков музеи на стороне предков. В этом смысле их существованье нравственно необходимо. Между поедающими родителей потомками и жертвенными предками место музея на миротворной, жертвенной половине.

Повальный интерес к Григорию Распутину. Какой-то ансамбль «Бони-эм» поёт песню «Распутин» с ударением на последнем слоге. Что может быть соблазнительнее для расслабленных? Всё загнанное, нездоровое признало в нём своего пророка. Он как бесовский огонёк на болоте. Из мира Достоевского. Кто скажет, что Распутин чужой? Это наша косточка и наша кровь. В каждом из нас сидит свой Распутин. Он и в Гришке Отрепьеве, и в Аввакуме, и в Свидригайлове, и в юродивых блаженных. Залетел как будто из языческого мира. Когда-то такие люди становились вождями рода, племени и поднимали людей на большие дела или сеяли смуту в душах.

Тут что-то древнее, тёмное. Среди общей фальши он подкупал естественностью.

Имя это сразу стало мифом. И никто из ныне живущих не знает, каким он был на самом деле. Каждый видит в нём своё.

Бедное «общее благо»! Кто только не ездил на этом коне! Но общее благо по приказу превращается в общее зло. Труд по принуждению есть не свободный труд. Плоды его ничтожны, развращающее влияние невосполнимо. Он ― основа лжи. Можно «работать» не работая и «служить» не служа. Во лжи преуспевают хитрые. Вот такое последствие принудительного труда и навязанного силой «общего блага».