Наталья Крынкина - Пятёрка. Повесть

– Звонил, – громко вздохнул парень, утираясь рукавом, как в детстве.

– Егор обещал подъехать, – Вадим потрепал его коротко стриженую макушку, – А Ольге я сам скажу, ладно?

– Если Чика не опередит, – шмыгнул носом Кудинов, – Давай-ка быстро, пулей…

– Держись, – он похлопал напарника по плечу, и это уже неоднократно звучавшее слово в этот раз было не просто словом, а чем-то вроде глотка свежего воздуха. Словно теперь все от него самого зависит, как он себя поведет. Матвей проводил его взглядом.

– Присядь, – Игорь подтолкнул его к стулу, – На водички… – достал откуда-то минералку, – Не торопись…

– Не могу успокоиться, Кýда, – прерывисто вздохнул.

– Угу, – угукнул тот, что-то вспоминая. Он не понаслышке знал, что это такое. Потом опустился рядом и попытался подбодрить: – Говорят, положение устаканилось?

– Более или менее, – кивнул, – Что ж теперь будет?.. – вопрос в пустоту, на него он не ждал ответа.

Кудинов пожал плечами, потом чуть улыбнулся:

– Он боец, он выберется…

Егор Ларионов

Сегодня 23 августа 1999 года. Ровно месяц прошел с того момента, как я стал Наташкиным мужем. Она не простила бы мне, если б я забыл. Поэтому чуть свет выбираюсь из-под одеяла и бегу на рынок за ее любимыми ромашками. Сонно тащатся по маршрутам автобусы, даже ветер не слишком охотно заигрывает с листвой. Мы живем в самом зеленом райончике города, все так его и называют. Здесь много парков, аллей, садиков.

Иду по цветочным рядам. Всего-всего полно, только ромашек не вижу. Глаза разбегаются. Все жаждут заполучить первого покупателя, зазывают. А я только в затылке чешу. Неужели придется бежать куда-то еще? Нет! Вот они. Нашел-таки у какой-то бабульки. Прикинул и решил взять всю охапку.

– Это кто такая счастливая? – улыбнулось сморщенное личико с добрыми выцветшими глазами.

– Жена, – пропыхтел я, подхватывая цветы подмышку. Иначе нести их было неудобно, я рисковал растянуться на асфальте.

Обратный путь занял пятнадцать минут. Ленивый толстый кот нашей соседки с первого этажа нежился на подоконнике в солнечном свете. Потянулся. Зевнул… Теряя мелкие цветочки, я поднялся по ступенькам на свой третий этаж и кое-как попал ключом в дверь.

Наши окна выходили на запад. Но солнце в спальне обязательно присутствовало и утром, отражаясь от стекол дома напротив. Я шагнул в комнату через порог и не смог не улыбнуться. Наташка, как и тот кот, вытянулась поперек кровати, а, услышав шаги, потянулась и, повернувшись ко мне, зевнула, прикрывая рот ладошкой.

– Можно я угадаю, где ты был?

– Угадай, – я продолжал стоять за шкафом, высунув только нос.

– Пахнет мокрой травой, – она перевернулась на спину и, раскидав по подушке волосы, прикусила свой указательный пальчик. Что-что, а флиртовать она умеет, в этом я убедился еще в первый день знакомства.

– Тебя не проведешь, – улыбнулся я и зашелестел своим подарком, – Это тебе, – и, вручив ей цветы, чмокнул в нос.

– Фотографируй меня скорее! – сияла она, – Это мое самое лучшее утро на свете!

Подарить любимой самое лучшее утро! Я уже жил не зря. Она невероятно фотогенична. То изогнет домиком бровки. То невинно хлопнет пушистыми ресничками, и озорно засверкают золотисто-карие глаза. То растреплет волнистые волосы или сунет нос в желтые солнышки, обрамленные сотнями лепестков. То выставит кокетливо гладкое плечико с голубой бретелькой-бантиком… Уже не до фотографий.

– Ай, Егор! – она стала прятать от меня ромашки, – Ты же их помнешь! Ну!.. Смотри, что ты наделал! Постель в зеленых пятнах!

– Я все постираю, – мурлыкнул ей в ушко, заставляя выпустить цветы из рук, – Я же у тебя Золушка, – и потерся небритой щекой о ее шею. Наташка передернулась и, выдворяя меня с этой нежной территории, прижала голову к плечу.

– Ларионов, я люблю, когда ты небритый, но только если твоей щетине хотя бы два дня. Ты почему-то об этом забываешь, – она уже смирилась, что мокрые цветы раскиданы по постели и теперь переключилась на мою персону. Видимо, я чересчур рьяно бросился показывать, как сильно и нежно люблю ее. Как обычно, забылся.

– Прости, – я сложил покаянную голову у нее на груди. Она запустила пальцы в мои короткие волосы и стала делать массирующие движения.

– А ты купишь мне мороженое? – детский вопрос.

– Моя сластена! – я свалил ее прямо в ромашки.

– Егор! Что ты делаешь? Мы их раздавим! – засопротивлялась.

– Я тебе еще насобираю!

…Это был последний полноценный день, который мы могли провести вместе перед сборами. Завтра вечером мы отправляемся с командой за город. Закончилось межсезонье, пора приступать к тренировкам. Я уж и забыл совсем о работе, очень бурным получился у меня отпуск. Подготовка к свадьбе, само празднество, путешествие на море. Все это отняло столько сил, что, наверно, я был бы непрочь отдохнуть еще с месяцок.

Что происходит в команде, мне неизвестно. Понятно, что кардинально меняют состав, но что и как – для меня темный лес. Я выпал из реальности. Для меня не существует хоккея уже целый месяц. Мне 22 года, из них пятнадцать я занимаюсь хоккеем, он стал моей болью и радостью, выработался рефлекс: когда я слышу это слово (хоть даже в сотый раз в какой-нибудь глупой рекламе), неизменно поворачиваю голову… И тут такое: другая болезнь – жена.

Но теперь нужно возвращаться в привычную колею. Это примерно, то же самое, что поставить на место вывихнутый сустав.

Три недели сборов. И из них лишь три ночи в постели с женой. А потом две выездных недели. Расписание я уже видел. Я уезжаю завтра вечером. И нам надо прожить эти сутки так, словно завтра ничего не будет.

– Чем мы сегодня займемся? – Наташин носик коснулся моей щеки, и она чмокнула меня в небритый подбородок.

Я взглянул на наручные часы. Ого! Мы провалялись в кровати почти до полудня. Да и не хотелось вылезать. Лежать бы еще и лежать.

– Ну, для начала устроим постирушки, – я взял с подушки цветок и вставил в ее волосы, – Я же обещал. А потом совершим бартер: я тебе ведро мороженого, а ты мне печеную курочку. Хорошо?

– Ладно, – согласилась. – А потом?

– Хочешь, сходим в кино?

– Не хочу, мы там позавчера были, – тихонько фыркнула.

– Тогда сама придумай.

– И придумаю. Мы пойдем выбирать чайник, ты же мне вчера спалил чайник, дорогой, – это она ко мне обратилась, а не определила стоимость посудины. Да, спалил. Поставил на плиту и забыл о нем. Так сама же виновата. Кто просил спинку потереть? И насколько это затянулось?

– Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, – я вздохнул.

– А теперь иди бриться! – она чмокнула меня в нос, и я встретился взглядом с ее шаловливыми глазками. Потом подскочила резво, стащив с меня одеяло, и, кутаясь в него, побежала из комнаты. Через полминуты хлопнула дверь в ванную.