Зоя Выхристюк - Реальность виртуальности

Потом публика разбрелась по разным конференц-залам. День пошел по довольно привычному руслу. Любася была не в себе. Все же нужно раньше отходить ко сну. Ну, дочитала бы сегодня роман. Да, захватил в момент чтения. Но память уже почти ничем не обременял. А тут еще такое пробуждение, как нынче утром! Потерла виски, открыла сумочку. Где-то должен быть цитрамон. Копеечный препарат, который лучше всего помогает при головной боли. Болеть не собиралась, забыла дома и, конечно, ничего не нашла. Спросила у соседки – темпалгин, спаз- малгон, но-шпа… Все есть, кроме того, что нужно. Во время кофе-брейка решила подойти к администратору на ресепшен: в постсоветском пансионате должна быть аптечка, обращаться к медперсоналу совсем не хотелось. Еще и погода подкузьмила: началось резкое потепление. Февральские окна?

– Девушка. У вас есть аптечка? Не найдется ли пара таблеток цитрамона? Схожу в обед в аптеку и обещаю вернуть.

– Зачем нам цитрамон? – услышала неожиданно приятный мужской голос, подкупивший еще и этим местоимением «нам».

Повернула голову, и поняла, что пропала. Вот так в одну секунду! Перед ней стоял не красавец, не Аполлон – седые виски, прямые волосы, зачесанные наверх, довольно аккуратная стрижки. Для Любаси это было почему-то важно: кого- то волнует обувь, кто-то смотрит на руки, для кого-то губы говорят все… Для нее были важны ухоженные волосы и лучше стильная, но пойдет и просто аккуратная стрижка. Голова ее устроила. Глаза тоже. Сине-серый оттенок радужной оболочки и взгляд такой бегло-сканирующий. Нет, не бегающий, а спокойно считывающий. Ботинки, темно-синие джинсы и мягкий черный свитер, удивительно хорошо оттенивший и седину, и цвет глаз.

– Голова болит – погода меняется.

– Дайте руку. Да не бойтесь, не откушу же я ее. Нажму на точки, может быть неприятно, потерпите, зато обойдетесь без таблеток.

Он мастерски повертел ладонь правой, потом левой руки, нажал на какие-то точки. Было ощутимо. А потом на одну нажал так, что она вскрикнула от боли и решительно отдернула руку. Разозлилась.

– Ну, вот и все. Но вам надо проверить почки.

Удивительно – голова не болела, заболело сердце: поняла, ей хочется прикосновения этих рук. А он развернулся на обращение «Аполлон», кивнул ей, в смысле: «Увидимся!» и пошел, как-то, как показалось Любасе, неестественно прямо держа спину. Кофе-пауза закончилась. Стоит ли говорить, что Любася просто тупо физически существовала в пространстве. С давнего бурного романа с канадцем ее так не поражал ни один мужчина! Нет, она не была святой! Что-то и кто-то мелькал в ее личной женской судьбе, временами оказываясь и в спальной. Но все было не то и не так. Да и ритм выживания, Вовка, Агафья и ее мама, параллельно с работой сутками, опять же практически женская среда в среде педагогической романтическим отношениям не способствовали. А этот не Аполлон, к которому обратились, используя, по иронии судьбы, именно это имя собственное, вдруг ни с чего ворвался в ее внутренний мир!

За обедом, где встречались все постояльцы пансионата, он сидел рядом с довольно статной, пожалуй, лет на пять старше женщиной, приятной внешности, не красавицей, явно главной в той, непедагогической тусовке. Была она внешне демократична, мягка и предельно корректна. Но Любасю не проведешь – заметила комплекс императрицы. Это когда в даме (а в наше время появилось много руководящих дам) прочитывается: да, я смогла, да, я достигла, да, я – здесь самая главная, и этот мужчина – мой, сколько бы вы не пялили на него глаза! Я отвоевала его у остального мира! И он – сертификат моей женской ипостаси!

А он взорвал ее изнутри тотально – душу, сердце, мозг…? Кто разберет? Причем, практически ничего для этого не сделал. Появилось ощущение, будто он все время рядом. А он и был рядом: в коридоре она нос к носу столкнулась с «императрицей», выходившей из соседнего номера.

Вечером после ужина тихой мышью пробралась к себе, запечаталась в номере, включила фоном без дела простаивавший до этого телек и вцепилась в свои спасительные книжки с надеждой выдавить образ. От греха подальше, лучше от этого отказаться сразу. В коридоре ближе к ночи раздавались громкие голоса. Делала вид, что погружена в чтиво, но голос Аполлона узнала. Правда, ей почудилось, был он хорошо под «шафе». Засыпала сложно, ругала себя на чем свет стоит. Что за легкомыслие – ничего ведь не знает о человеке, даже придумать что-то в традиционной ее манере затруднительно. Есть только звуковая память о сладострастном соло «императрицы» и минутное прикосновение к рукам, приятный тембр голоса, не раздражающая манера одеваться и, о да, аккуратная прическа «врачевателя».

На следующий день пробуждение было не столь оригинальным, как накануне. Мельком взглянула за завтраком в сторону своих соседей по номеру, отметила поколебавшуюся безмятежность «императрицы», некую «помятость» лица Аполлона и почти зримую трещину их общего энергетического поля. Эти двое накануне, находясь рядом, производили гораздо более органичное впечатление. Или это Любасе только казалось.

Столкнулись они с Аполлоном у моря, где она со своими «педагогинями» кормила птиц. Участники второй группы тоже включились в дело спасения пернатых. Да и к слову сказать, финансово они выглядели более состоятельными в сравнении с любасиными коллегами.

Было скользко. Растаявший накануне снег ночью приморозило. Нужно было смотреть под ноги. Поэтому Аполлона она заметила в самый последний момент, когда посмотрела вверх у последнего пролета лестницы. Оказывается, он тоже здесь. К морю не спустился, с высоты набережной следил за процессом. Уклониться было невозможно. «Императрицы» не было.

– Как голова? – в вопросе почудились неожиданно радостные нотки.

– Спасибо, в норме.

– Вы что, мать Тереза всего этого пернатого поголовья?

– Почему я? Вон сколько народу пришло птиц покормить.

– На ваше появление они реагировали иначе, даже и не получив еще и корочки сухой. Птиц не обманешь. Это потом они начинают за больший кусок драться.

И он, опираясь на трость (раньше она ее почему-то не замечала, видела только неестественно прямую спину), развернулся, чтобы вместе с Любасей дойти до пансионата.

– А вы что раненому участнику боевых действий на гололеде даже руку не предложите? – он явно резвился. Лю- басе показалось, что с тростью он вполне уверенно справляется с ситуацией.

– Отчего ж? – включилась в игру. Ну, не вести же себя, как стыдливая горничная? – Места боевых действий, как понимаю, не афишируются, составляя предмет государственной тайны.

– А вы не далеки от истины, – последовал ответ, и сказано это было так просто, без надрыва, словно и не было любасиной иронии. – Пережил серьезную травму позвоночника. – И ей стало стыдно за свое неуместное кокетство. Почувствовала, как краснеет и почти готова неожиданно для себя разрыдаться. Хорошо, что ветрено, можно отвернуть голову, спрятав набежавшие слезы.