Татьяна Краснова - Алина. Серия «Знакомые лица»

– Это для медиков там – дом родной, – попыталась отшутиться Люба, – а остальные предпочитают туда не попадать.

– Женя будет постоянно под наблюдением, – заверил Валентин Юрьевич. – У вас хорошая больница. Дежурные врачи работают круглосуточно. А завтра утром придете ее навестить и всё узнаете – если в самом деле всё в порядке, отпустят, держать не станут.

Долго собираться не пришлось, походная сумка для роддома была уже давно приготовлена, только не предполагали, что сам отъезд будет таким внезапным и таким тревожным. Игорь даже не взялся вести машину, и пришлось воспользоваться «скорой», которую вызвал всё тот же Валентин Юрьевич. Женя настояла, чтобы провожал ее только Игорь, хотя рвались, естественно, и мать, и брат:

– Ну, что мы явимся целой процессией? Может быть, еще всё хорошо, только зря переполошились.

Разубеждать ее, что всё хорошо, никто не взялся, и Люба осталась на крыльце.

Она с удивлением ощутила, что нисколько не хочет подниматься и идти в дом. Силы разом оставили ее. Всегда шумная и деятельная, теперь она ничего не могла делать – только вот так сидеть.

А ведь только что встречала доктора, хлопотала с Женькой и даже успела позвонить в Можайск своей знакомой, с которой вместе учились на курсах повышения квалификации, чтобы попробовать что-нибудь выяснить о семье Колесовых до начала рабочей недели. Дальше – звонок в больницу, насчет Антонины Ивановны – та была в тяжелом состоянии. Сказали – инсульт.

Потом созвонилась с мужем, журналистом районной газеты, который сегодня как раз дежурил по типографии, – узнать, весь ли субботний номер закрыт, и нельзя ли выкроить несколько строчек под объявление: «Всех, кому что-либо известно о Колесовой Антонине Ивановне, уроженке Можайска, просьба обратиться туда-то».

Хотели еще про Алину дописать, но не решились – пока ведь даже неизвестно, действительно ли они бабушка и внучка. Доктор Егоров, умница, подсказал еще обратиться в медицинский центр, где лечилась умершая Нина Александровна. Это взял на себя Егоров.

Вот сколько всего проделано буквально за час. А теперь – застыла на крыльце, и всё. Конечно, было бы легче сейчас провожать дочку, помогать ей устраиваться в палате, советоваться с доктором, словом, продолжать суетиться. Ждать всегда тяжелее всего.

Вспомнилось, как лежала с Женей в больнице, когда той было четыре года. Температура никак не хотела опускаться ниже сорока. Несколько бессонных ночей, а приходилось еще самой мыть полы – не было нянечки, и по неписаному больничному закону ухаживать за остальными детьми в палате, особенно за теми, к кому никто не приходил. Чужих детей не бывает.

И то, кажется теперь, тогда было легче – по крайней мере, знала, что делать, и делала. А когда от тебя ничего не зависит – ощущение беспомощности просто парализует.

Особенно плохо было девочке из, как шепотом объяснила врач, неблагополучной семьи. Очень слабенькая, она в три года выглядела, как в полтора. Ее, больную воспалением легких в тяжелой форме, забрали у вечно пьянствующих родителей социальные работники. Любови Сергеевне потом и самой много раз приходилось бывать в подобных семьях, когда она перешла из школы в соцзащиту.

Но та девочка запала в душу и осталась в памяти – Люба первый раз увидела сироту при живых родителях. Пожалуй, она потратила тогда на девчушку не меньше сил, чем на свою дочку. Маша Соломина. Потом она все-таки попала в детский дом. Люба привозила ее к себе домой погостить, Сережка учил ее кататься на велосипеде.

А маленькая Алина сейчас в семье Егоровых. Они познакомились только сегодня, но у Любы глаз наметан – люди надежные, девочке там будет хорошо. Подружка нашлась, значит, стресс скорее пройдет, и что-нибудь она о себе расскажет.

Главное – к кому они сюда ехали? Если даже предположить худшее, что мама девочки действительно умерла в больнице, – почему они не вернулись из Москвы домой, в Можайск, где родилась и прописана бабушка? Белогорск совсем не по пути. Они ехали сюда специально. К кому? Зачем? Возможно, здесь есть родственники или друзья, к которым можно обратиться в трудную минуту.

Люба внезапно заметила, что все эти вопросы бегут в голове автоматически, а главные мысли – там, в больнице, рядом с дочерью. Она даже испугалась: никогда такого не было, чтобы она думала о чужой беде с безразличием. Но сегодня всё вытесняла своя беда. Надо было перезвонить в Можайск, как договаривались, чтобы ее знакомая не тратила на звонки своих денег, но Люба продолжала сидеть. В чем дело?

Попыталась сконцентрироваться, как обычно, когда ее что-то, но непонятно что, угнетало – дежурный по кухне Сережка не помыл посуду? он же устроил кавардак в своей комнате? Женя не позвонила? Андрей заявил, что опять работает в выходные? – и определить, что именно. А решение потом само найдется, по обстоятельствам: заставить вымыть и прибрать, отпустить гулять с друзьями и сделать всё самой, позвонить дочке, не звонить дочке – нечего без конца мельтешить и опекать и так далее.

Сейчас всё определялось на редкость четко и ясно: хочу, чтобы хоть раз в жизни с чужим ребенком занимался кто-то другой, когда мне нужно быть со своим .

Но эта конкретика угнетала еще больше. Неужели начинается синдром выгорания, о котором говорили на учебе? Когда социальный работник, врач или педагог уже не может черпать из себя сочувствие, сострадание, милосердие? Когда им на смену приходит безразличие и даже враждебность, и не только не можешь помогать другим, а уже сам нуждаешься в помощи психолога. Да ведь так можно остаться без профессии! Отлично: в сорок лет – с депрессией вместо профессии.

Да нет же, надо успокоиться, взять себя в руки.

Из комнаты доносились звуки телевизора. Началась реклама. Неожиданно заезженные фразы рекламных роликов подействовали на Любовь Сергеевну умиротворяюще. Люди чистят зубы, пьют чай, стирают, гладят и выводят пятна – значит, продолжается обычная будничная жизнь, в которой не может быть ничего ужасного, ему просто нет места. Значит, и у них всё будет так же спокойно, и ничего страшного не произойдет. Женьке станет лучше, и она родит здорового хорошенького малыша.

Конечно, надо просто успокоиться. Люба человек эмоциональный, и сама прекрасно это знает. Не стоит впадать в крайности. Пора отдохнуть. Но она, чувствуя это, и взяла отпуск! Собиралась и сама восстановиться, и заняться своими детьми. Вон Сережка, оболтус, получил свой первый паспорт и заважничал, решил, что теперь взрослый, работать собрался, о чем-то толкует с Игорем. Ей ничего не говорит, а она ведь и не спрашивает. Хорошая мать!

– Мам, – подошел Сережка, – Можайск на проводе.

Ну вот, и здесь оплошала, не успела сама позвонить.