Павел Сомов - Писательский кружок

– Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо.

Пермоллой посторонился, позволил мне встать, а женщине сесть. Теперь мы стояли с ним рядом. Он по обыкновению немного заваливался налево, в сторону от меня. И мне вдруг показалось, что от меня плохо пахнет. Но пахло от него. Вот бы взять и помыть всех людей в мире. Просто помыть, с простым мылом, но всех, всех-всех. Как бы хорошо было выйти на улицу в такой день!

Рядом с женщиной-амебой сидит мужчина с большой грудной клеткой – футболист или пловец. По другую руку от него очень толстый человек. Бородатый, не очень опрятный. Я смотрел на него и никак не мог перестать представлять, как он ест – потребляет, поглощает, на глазах увеличивая свою толщину.

Снова остановка. Новые лица – парень не в себе. Глаза бегают, вертится, не может стоять на месте. Вдруг чуть не крича: «Вот станция, выходите. Что вы сидите, куда вы едете?! Вот хорошая станция – выходите! Все выходите. Можно же выходить, что вы сидите? – в лицо женщине. – Двери открыты – идите! Можно идти!» Женщина испугано глядит, мигает. Мужчина рядом поднялся. Парень быстро занял его место и умолк, понурив голову. Кажется, даже уснул, сам утомленный своим выступлением.

А вот парень в рубашке. Только что вошел. Красный прыщик на левой щеке. Рубашка. Воротничок подчеркивает подбородок. Рубашка разрешает все. Если бы я носил рубашку, то мне можно было бы быть идиотом. А без рубашки нельзя. Без воротничка нельзя. Рядом девушка с фигурой зубочистки. В очках и в телефоне. В очках отражается квадратик телефона. Красивые руки. У зубочисток красивые руки. Справа от нее схема метро. Линии метро. Голубая для гомосеков. Красная для коммунистов. Серая для алкоголиков и наркоманов. Оранжевая для цветных приезжих.

Кажется я потупел. Или это стекло изогнуто? Не прислоняться. Я точно потупел, на счет стекла не знаю. Волосы на ушах – пора стричься. В маленьком городе ты выходишь на пустую улицу и чувствуешь, как на тебя все равно все смотрят. В большом городе ты стоишь в переполненном вагоне метро, смотришь по сторонам, и кажется, что тебя совсем нет.

Кто-то движется из дальнего вагона в нашу сторону. Мужчина. Ему бы тоже подстричься. Карандаш-пятновыводитель. Карандаш-пятновыводитель с легкостью удалит любые пятна. Лейтмотив метро. Карандаш-пятновыводитель. Говорят, пока не появились русские, никто не ходил и ничего не продавал.

Подъезжаем к станции. Здесь всегда выходит много народу. Парень в рубашке собирается выходить. Взять его за руку, сказать: нам будет не хватать тебя. Улыбнется?

Если рубашку хорошо сложить, то можно ее не гладить – непосвященный человек этого не увидит. Распознать вас сможет только тот, кто сам этим пользуется. Во всяком случае, мятая рубашка должна привлекать искушенных и одиноких самок, я так думаю. У них глаз на мятые рубашки.

Вошли три женщины. Сели. Неискушенные самки. Переговариваются о насущном: одежде, еде, кремах, целлюлите, – точно как курицы на нашесте. Да, они не очень красивы, не очень умны, не молоды и даже по большому счету не женственны, но что не говори, а есть в таких женщинах что-то милое. Примерно то же самое, что и в курицах на нашесте.

– Мой мне говорит, куда намылилась?

– А я говорю, по делам. Хвостом махнула и пошла.

Заливаются.

Шутить – не женское занятие.

Смеяться – вот это для женщины.

Слепой пробирается, побирается – тянет руку. Втыкается во всех. Врезался в девушку с одутловатой попой. Извиняется. Сейчас много таких рождается – незрячих. Сколько информации в голове у слепого – весь маршрут, полный запахов, углов, расстояний, поворотов. А если голова не работает? Как бы ты поступила?

На нашесте завели про стоматолога. Один знакомый, хорошо пломбирует. Советует. Пермоллой вдруг хрипло, сквозь препоны и тернии воли засмеялся, поглядывая на женщин и отворачиваясь. Вид у него был глуповатый.

Стоматолог-проктолог. Новое веяние медицины. Получает доступ к зубам через задний проход. Очень удобно, не нужно открывать рот. Мой хороший знакомый. Хорошо пломбирует. Советую.

Женщина-амеба встала – собирается выходить на следующей. Пермоллой решил присесть.

На земле я могу стоять очень долго, не уставая. А в поезде левая нога устает, потому что поезд едет. Потом останавливается. Потом снова едет.

Чтобы разговаривать с человеком на равных, мне всегда нужно было иметь возможность убить его. Ну или хотя бы какой-то шанс сделать это. Поэтому я всегда держу при себе нож. В кармане.

Мне никто никогда не говорил: я люблю тебя, Пермоллой. Ведь это же так просто сказать. Я люблю тебя. Пермоллой. Но никто до сих пор не сказал. А тебе говорили? Руби говорила тебе? Закрыл глаза. Дремлет стоя. Покачивается.

Я начал засыпать – вставать рано не для меня. В голове распространялась блаженная пустота. Вдруг мне показалось – приснилось, привиделось – как к моей шее тянутся две разных руки. Одна обычная – человеческая. А другая тонкая, костлявая – лягушачья – левая рука Пермоллоя. И вот они все ближе, охватывают шею, сжимают крепче. И я не могу пошевелиться. Воздуха все меньше – и не вздохнуть. Не расправить грудь. Собираясь его оттолкнуть, уже подняв руки, я открыл глаза – и наконец-то вдохнул. Воздуха – полную грудь.

Пермоллой сидел и смотрел куда-то в сторону, потом перевел взгляд на меня. И немного удивился. Наверное, мой взгляд был необычен. Или что-то другое? Какая у него большая правая рука, как он смотрит на меня, какое лицо, какие глаза – он сейчас схватит меня за мошонку и вырвет ее своей большой рукой вместе с мясом и штанами – не разбирая что там.

Что он навис надо мной? И смотрит как на прокаженного. Водит ширинкой перед глазами. Вот бы вырвать ему яйца со всеми потрохами. А вон тому мужику ударить ногой в нос. Что он будет делать? Испугается, станет отбиваться? Кричать? Станут ему помогать, а мне мешать? Или все так и будут стоять? Как часто били людей, которые сейчас со мной едут? Обручальное кольцо на пальце. А самому уже за пятьдесят. Как у тебя с женой, мужик? Все еще вставляешь ей? Или уже нет? Говорят, у них с возрастом просыпается. У старушек.

Когда я летом ездил к доктору Марти, то вывел такой закон. У женщины с серебряным лаком на ногтях ног всегда есть обручальное кольцо. Я очень злой. Не очень. Только иногда. Редко. Мне не зачем быть злым. В основном у нас хорошие люди. А в основном не очень.

Человек с бородой, заплетенной в маленькую косичку. Вошел, встал в углу. Держит руки так, будто показывает детский фокус с исчезновением пальца. Что он шепчет? Брахма… брахмачериашеньнки? Повторяет беспрерывно. Молится?

Пора выходить – моя станция. Понавскакивали. Ц-ц-ц. Заразился.

– Пока, Пермоллой. Удачно съездить.

– Пока. Спасибо.