Александр Юдин - Разворошенное гнездо. Повесть

– Опять замерзла, что ли, сибирячка? – бодро-насмешливо осведомился он.

– А я вовсе и не сибирячка. Забыл, что ли? Так-то, выходит, я тебе интересна.

– И правда забыл. Прости. Откуда ж ты такая?

– Какая? – кокетливо спросила она.

– Такая прелесть. И отчаянная.

– Из Челябинска, хороший мой, из Челябинска.

– Но там, между прочим, тоже морозы бывают будь здоров.

– Быва-ают, – подтвердила она.

– Слушай-ка, уралочка, – догадался он, – а ты давно последний раз калории принимала?

– Давно, – созналась она.

– Вот балбес! – ругнул он себя. Хочешь пельменей?

– Хочу, – с готовностью мотнула она головой

Они пошли через квартал на соседнюю улицу. Сокращая путь, свернули на тропинку за невзрачным трехэтажным домом. В тени его, куда солнце редко доставало своими лучами, тропинку прерывал черный ручей, выбегавший из-под большого слежавшегося сугроба. Андрей легко перемахнул через него, протянул Наде руку:

– Прыгай. Ловлю.

– Да не могу я, – хохотнула она. – Платье на мне узкое.

Он вернулся, подхватил ее на руки и, выбрав место поуже, прыгнул вместе с ней.

– Ой! – испуганно схватила она его за шею.

– Ух, ты, Надька, Надька! Прелесть! Я соскучился по тебе. Только не догадывался об этом, пока ты не приехала.

– Правда?

– Правда.

– А, может, ты меня все-таки отпустишь?

– Нет. Вот так и понесу сейчас тебя на руках.

– Ой, как хорошо-о! – пропела она.

– Хорошо? – глупо переспросил он.

– Хорошо. В кино в таких случаях говорят, млея от восторга: «Ты сумасшедший». Я тоже млею от восторга, прямо сердце замирает; кажется, сейчас умру. И тоже скажу, что ты сумасшедший. Но немного по другой причине. Я бы, сознаться, еще поездила на тебе, но ты должен позаботиться о своем моральном облике. Тебя ведь тут знает уже, наверное, каждая вторая собака. И что скажут о тебе блюстители нравственности, если увидят, что ты какую-то чужую бабу нес на руках? Вот так, скажут, корреспондент, вконец обнаглел.

– А что, журналист не человек, не может себе позволить любить женщину?

– Может, может, Андрюша, но ты все-таки отпусти меня, пожалуйста. Ты можешь себе позволить любить женщину, можешь игнорировать пересуды любителей нравственности, но я не могу себе позволить хоть чем-то тебе навредить.

…В пельменной была очередь. Небольшая, но очень уж медленно двигалась.

– Что ж, тогда поедим в ресторане, – решительно сказал он. – Это совсем рядом, через пяток домов.

Но на двери ресторана висела табличка: «Банкет».

– Андрюш, а может, сюда? – жалостливо глядя на него, кивнула она на белые окна диетической столовой, расположенной через дорогу.

– Придется, – вздохнул он. – Будем есть манную кашку и запивать кипяченым молочком. Хотя я лично с большим удовольствием выпил бы сто грамм водки, похрустел соленым огурцом и послал к чертям этот неуязвимый общепит, который нашему дикому рынку пока не по зубам.

– Нет уж, – рассмеялась она, – давай лучше поешь со мной манной кашки, успокойся и набросай план статеечки в пользу сохранившихся диетточек, которые, оказывается, всегда к нашим услугам даже в часы пик.

В столовой было по-больничному бело, тепло, полупустынно; из репродуктора на стене тихо лилась мелодия в исполнении хорошего эстрадного оркестра. И раздатчица, кроме молочного супа, могла предложить еще и докторскую колбасу.

– Вот видишь, как здесь мило, а ты не хотел сюда, – сказала Надя.

Выйдя из столовой, они направились к автобусной остановке.

– Уж теперь-то уедем, – сказал он.

– Римские каникулы, – вздохнула вдруг Надя.

– Что – римские каникулы? – не понял он.

– Да фильм. Такой замечательный. Я бы с удовольствием еще раз посмотрела.

– И откуда вдруг взялась эта оригинальная мысль? – сыронизировал он.

– А вон щит… какой-то кинотеатр «Луч». Это далеко?

– Нет. Ты хочешь в кино?

– Хочу. Хочу с тобой в кино. Надоело ходить в кино без тебя.

Они повернули в обратную сторону, к кинотеатру «Луч». Но оказалось, что сеанс начался почти полчаса тому назад, а следующий – только через полтора часа, да к тому же это будет уже боевик с «картинками», а не «Римские каникулы».

– Черт знает что, куда ни ткнись – все какие-то препятствия, – разозлился Андрей. – И в кино мы не попа—али, билетов не доста—али, – скучно пропел он, подражая опереточному артисту.

Она засмеялась, ткнулась лбом в его плечо, взяла его под руку:

– Не огорчайся. Идем. Все хорошо.

– Ну да, как же, – забурчал он. – Сегодня ты здесь – завтра тебя уже нет, а у нас так бездарно пролетает время.

– Почему же? У нас есть прекрасная возможность просто погулять. Ты посмотри только, какой чудный вечер. Весенний вечер, Андрюша. Здесь гораздо лучше, чем в душном зале. Идем. Идем, – потянула она его. – Все хорошо. Я хочу погулять по твоему городу, посмотреть на него, запомнить.

И они зашагали вдоль проспекта, волшебно переливающегося вечерними огнями. Сказочным дворцом, сотворенным из янтаря, наполненного солнечным светом, вздымалась впереди легкая громада универмага с раскинувшимися над ним большими ярко-красными неоновыми буквами. Там и тут струилась, мельтешила, полыхала разноцветная реклама. В темной перспективе просторного проспекта, на самом стыке с небом, справа расплывалось, мерцая, рубиновое половодье убегающих к горизонту автомобильных стоп-сигналов, слева жмурилась золотистая россыпь лучистых светлячков. Как квадратноплечие гиганты, вытянулись ровной шеренгой увешанные гирляндами света башни высотных домов… И все это вселяло в сознание какой-то задумчиво- радостный фон, а где-то в глубине души, как эхо, как отзвук далекого праздничного оркестра, торжественно гремела медь труб, выбивали глухо ритм барабаны.

– Погоди-ка, – остановилась вдруг Надя. – А там… ну, у тебя… никто не встретит нас скалкой? Или метлой.

– Не волнуйся, не встретит. Я же сказал…

– Ой, да неужто меня ждал? – озорно глянула она на него.

– Представь себе, – развел руками. – Я, почти убежденный холостяк, сам себе удивляюсь. Ты, одна-единственная из всех, кого я знал и знаю, не хочешь опутать меня замужеством, а я впервые совсем не против. Удивляюсь, удивляюсь.

– А та, с которой я видела тебя на банкете?.. Ну, та самая, жгучая брюнетка…

– Какая брюнетка?.. – вскинул удивленно брови Андрей.

– Ой, он еще делает вид, что не понимает, о ком это я, – укорила она сердито.

Андрей пожал плечами, пытаясь понять, кого она имеет в виду.

– А-а… Наталья, – хлопнул себя ладонью по лбу. – Ну-у, это всего лишь эпизод. Она тебе не конкурентка. – Помолчал. Глянул ей в глаза испытующе. – Так это ты из-за нее, что ли, устроила мне бойкот? Даже на звонки перестала отвечать… – Усмехнулся. – Ушла она от меня. Бросила… Не оправдал я ее надежд. Решила, по-моему, что я олух, не умею жить. Иванушка-дурачок, на котором умные ездят. Однажды шутя вроде так и сказала: все люди, мол, как люди, мебельные гарнитуры, шикарные машины, дачи наживают, а я – одни шишки. Непутевый в общем. А я не стал ее переубеждать.