Антонина Глушко - Черная вдова

– Да, да, и еще как не любят. Нам с тобой предстоит приучать к чтению именно таких дремучих людей. Воспитывать у них любовь к книгам. Недаром говорят, что книга – учебник жизни.

– Это вроде бы сказал Марк Твен, я точно не помню, – сказала Ира.

– Да не важно кто сказал. Главное, мы понимаем значимость книги, и то, что она учебник жизни. В этом я готова согласиться с любым классиком, – тараторила любительница чтения книг.

Подружки легко поступили в Училище. На приемных экзаменах немало удивили экзаменаторов глубокими знаниями литературы в различных жанрах.

– Вам следовало поступать в Педагогический институт, а не в наше Училище, – советовала им председатель приемной комиссии, прослышавшая про талант абитуриенток.

– Нет, мы хотим получить именно библиотечное образование, чтобы воспитывать у людей любовь к чтению, понимание значения книги в жизни человека, – единодушно отвечали девушки.

– Ну, ну, флаг вам в руки, – напутствовала их председательша, удивленная услышанным.

Навещать родителей по выходным во Владивостоке девушкам не всегда удавалось. Приходилось много работать с литературой в читальном зале городской библиотеки имени Горького. Где каждый раз находили для себя что-то новое, интересное. А после делились друг с другом собственными открытиями. Спорили кто и как понял концепцию того или иного классика в вопросах литературы.

Все же девушкам иногда приходилось жертвовать походами в читальный зал ради поездок во Владивосток к родителям за материальной поддержкой. Мизерных стипендий, что получали они не хватало даже на скромное проживание.

Родительская помощь давала им независимость.

Ира уже три недели, как не появлялась в родительской казарме во Владивостоке. В деньгах она не нуждалась – устроилась вечерней уборщицей в отдел милиции, что буквально через дорогу от ее общежития. Подработка обычное дело для учащихся культпросвета.

Зарплата для нее оказалась необычайно высокой – тридцать восемь рублей, плюс ее повышенная стипендия двадцать один рубль. Все это в сумме составляло пятьдесят девять рублей – целое состояние. Питались они с Лизой в складчину, которой родители с оказией передавали продукты. Денежные суммы девушка получала от них лично.

Подходя к родительскому бараку, Ира заметила странность: на своих окнах не виднелись знакомые занавески. «Наверное, мама сняла их в стирку», – подумала девушка и шагнула в темный барачный коридор. Каково же было ее изумление, когда, дернув ручку «родной» двери та с легкостью открылась.

Перед ней предстала картина, которая потом, в ее, уже взрослой жизни не раз будет всплывать в тревожных сновидениях. Две клетушки некогда совместного ее проживания с родителями оказались пустыми. Разбросанные по полу обрывки старых газет, рваные тряпки, помятая закопченная кастрюля, сковородка, с отломанной ручкой и дырявый помятый чайник без носика сиротливо, валявшийся возле ободранной плиты указывали, что хозяева навсегда покинули жилище.

– Тетя Нюра! – кинулась девушка к соседке, напротив. – А где мама с папой? Им что дали новую квартиру? – хваталась, словно за соломину Ира, предчувствуя недоброе.

Опасения девушки были ненапрасными. Взрослея, начала понимать: ее родители вовсе не такие, как отцы-матери ее одноклассников и соседских детей. Они ни разу не приласкали дочку, не сказали ей ни единого, ласкового слова, не посещали родительские собрания в школе, не интересовались ее заботами и успехами в учебе.

Однако и не обижали. Девочка всегда накормлена, правда чаще всего соседками по просьбе матери, в кино ходила с чужими детьми в сопровождении их родителей.

– Мы трудимся на благо Партии и народа, у нас нет времени на личные дела, – отвечала Шурка на наивные вопросы дочери, почему они с отцом не ходят с ней в кино. – Нас сюда послала Партия и мы, коммунисты, должны в первую очередь оправдывать ее доверие.

Девочка смирилась с таким отношением к себе родителей, не осуждала их. И вот они исчезли.

– А-а-а, это ты, Ира, – приоткрыв дверь с ободранной обивкой, сказала соседка, увидев девушку. – А тебе разве родители не сообщили, что их командировали на Камчатку. Там началась прокладка туннеля, и потребовались работники с такой специальностью, как у твоих родных. Они собрались и уехали.

Ира стояла, словно пораженная молнией. Чего угодно ожидала она от родителей, но такого, чтобы бросить ее на произвол судьбы, переварить не смогла. Слезы обиды покатились из глаз.

– Они не оставили вам своего адреса, куда поехали?

– Нет, деточка, не оставили, – сказала соседка, жалобно глядя на несчастную.

Она не стала добивать горемыку последними словами ее непутевых родителей, положивших собственную жизнь на алтарь служения Коммунистическим идеалам родной Партии, которая так и не удосужилась наградить патриотов собственным жильем за их героическую прыть.

На вопрос соседки к отъезжающим коммунистам:

– А дочке вы сообщили о своем отъезде? Она знает, куда вы едете?

– Дочка уже взрослая. У нее своя жизнь. Мы что будем ей объяснять, что нас Партия бросает на ответственный участок? Так она об этом прекрасно знает, для нее это не новость. Вон сколько километров исколесила с нами по земному шару, – забрасывая за плечи рюкзак, произнесла родительница ответную речь соседке, которая частенько подкармливала их дочку, в то время как Шурочка с мужем на партийном собрании драли горло о выполнении и перевыполнении государственного задания, имея на плите пустые кастрюли.

Соседка не стала об этом говорить девчонке, жалела ее, как, впрочем, и всегда.

– Ты заходи, Ира, я покормлю тебя, – отступая вглубь комнаты, пригласила она сироту при живых родителях.

– Спасибо, тетя Нюра, я обратно в Уссурийск. Через час электричка.

– Как ты живешь, Ирочка? Не голодаешь? – сердобольная женщина стала рыться, в висевшей на вешалке у двери одежде. – Вот возьми, – протянула она девчонке десятку.

– Что вы, тетя Нюра, спасибо! Я не нуждаюсь. Получаю повышенную стипендию и еще подрабатываю в милиции.

– Матушки свет! Неужели милиционером?! – испугалась соседка.

Искренний испуг женщины рассмешил девушку:

– Что вы, я работаю по вечерам уборщицей, и мне за это платят деньги. У нас в Училище многие подрабатывают вечерами. Некоторые даже убирают в ресторанах. Но там нужно работать после двенадцати. А я боюсь ходить по темноте. Работают там в основном ребята. Им тоже платят, а главное они наедаются до отвала.

Бывает, и нам приносят чего-нибудь. Клиенты не все съедают, а на тарелках остается много нетронутой еды. Котлеты, большие куски рыбы. Много сладкого. Официанты не запрещают студентам брать с собой или есть там. Видите, мы живем совсем неплохо.