Лана Хомякова - Если бы не я. И жили они долго, счастливо и далеко друг от друга

Однако, стоило Еве признаться, что не от Андрея она вернулась столь счастливой, что даже не намерена вступать в пререкания, боевого духу у Аси поубавилось. Она вспыхнула, потеряв ту каплю хладнокровия, которая необходима ведущему бои полководцу.

– Разумеется! Ещё же есть Славик ! – её писклявый голос прозвучал с такой желчной интонацией, которая выдавала то личное, что Ася сокровенно хранила внутри себя, однако Еве никогда ни голоса, ни интонации сестёр не казались особенно приятными, поэтому она не обратила внимания на то, как разительно отличались друг от друга те две реплики, с которыми встретила её Ася.

Ева прошла мимо сестры в ванную, чтобы помыть руки, небрежно отвечая ей:

– Браво! Соображаешь ты сегодня неплохо, что удивительно.

Ева стряхнула с пальцев поду, после чего взялась за полотенце. Ася пришла за ней ванную по пятам. Теперь единственной её целью было причинить боль Еве, чтобы та не расхаживала с таким уверенным и умиротворённым видом.

– Ох, Ева! Зачем же опускаться до такого невзрачного простачка, как Слава?! Он даже не оценит тебя по достоинству, ему ведь сравнивать не с чем!

Ева привыкла слышать от Аси, как та оскорбляет Славу, и ей было отрадно, что Славка не ладит с её младшей сестрой. Он вынужден был общаться с Асей, когда они пересекались в доме её отца и его матери, и, судя по тому, как нелестно отзывалась о нём Ася, поладить им не удалось. Ева бы посочувствовала ему, но не считала это нужным, поскольку он видится с её младшими сестрёнками раз в месяц по обещанию, а ей приходится жить с ними и терпеть их выходки изо дня в день.

– Я поздравлю его с тем, что ты так к нему относишься. Если бы он тебе хоть немного нравился как человек, ему пришлось бы тяжко: выносить твои притязания хуже, чем слушать от тебя гадости.

– Не смей ему ничего говорить! – вдруг перебила её Ася.

– А что так? – Ева приподняла брови, изображая удивление, поскольку такой реакции требовала ситуация. На самом же деле её не интересовало, что твориться в голове Аси, и почему она предпочитает поносить человека за глаза, а не высказывать своё отношение к нему в лицо.

– А впрочем, можешь так ему и передать! – Ася поторопилась навести на себя вид, будто бы ей безразлично, узнает ли Слава, что она о нём говорит и как он отреагирует на это. Она испугалась, что Ева всё поймёт из-за допущенной неосторожности, а потому стояла в ожидании злобной выходки от сестры.

– Непременно, если не забуду, – холодно сказала Ева, даже не посмотрев на зардевшуюся румянцем Асю. Ева никогда не обращала внимания на то, что говорят сёстры. Она сомневалась, что кто-нибудь из них произнесёт стоящие осмысления слова, ибо, как рассудила Ева, в свои семнадцать лет девчонки умственно эволюционировали только до курицы.

Вика болтала с кем-то по телефону, лёжа на кровати. По обрывкам фраз Ева поняла, что у сестры завёлся ухажёр, а потому она слишком занята, чтобы поддерживать Асю в атаках на старшую сестру. Этот факт не то что бы обрадовал Еву. Скорее всего, она была потрясена тем, что кто-то может влюбиться в Вику, которая выигрывает в чьих-то глазах исключительно на фоне Аси и то не всегда.

Ася тоже внезапно притихла, не намереваясь развивать опасную беседу. Она вынуждена была капитулировать, дабы не открыть Еве своё слабое место, место, удар в которое она не переживёт, не стесняясь при любой возможности давить на больную мозоль Евы.

С кухни шёл пробуждающий аппетит аромат, из-за которого усилившееся пищеварение быстро переварило съеденный Евой бутерброд. Она зашла на кухню, где Галина Николаевна колдовала над обедом.

– Привет, – поздоровалась Ева, будто бы вчерашней ссоры не было. – Чем это таким вкусненьким пахнет?

– Суп-пюре из фасоли, – учтиво ответила Галина Николаевна.

Это означало примирение сторон. Они обе не умели подолгу держать обиды и не умели просить прощения, ибо признание своей вины для каждой из них было сильнейшим ударом по самолюбию. Поэтому всякий раз они делали вид, будто бы ничего не произошло, тем более, что размолвки, заканчивающиеся скандалами, происходили слишком часто.

Ева чувствовала, что у них с матерью весьма специфические взаимоотношения, отчего не было той степени взаимного доверия, которая необходима, чтобы знать о жизни друг друга всё. Ева была не в курсе, как проходила молодость матери, которая не считала нужным делиться с дочерью своим жизненным опытом. А вот привычка держать секреты о матери, которую имела девушка, развилась из чувства гнетущего страха, испытываемого перед Галиной Николаевной. В детстве Ева до ужаса боялась свою мать-инквизиторшу. Галина Николаевна была строга в воспитании дочерей. Она не прощала девочкам шалостей, часто наказывала и никогда не баловала их, пребывая в уверенности, что они вырастут образцово-показательными девушками, но при этом всегда будут покладисты в отношении с ней, с матерью.

Однако Ева, остерегаясь гнева матери, первая сообразила, что совсем необязательно быть с ней откровенной. Её молчание или безобидная ложь позволяли избегать конфликтов с Галиной Николаевной, которая, тем не менее, не переставала гордиться тем, что знает о своих дочерях всё, и не замечала, как семимильными шагами отдаляется от неё Ева. Не заметила она, как после развода изменилась старшая дочь. Ева по-прежнему не доставляла хлопот, ездила в бассейн и посредственно училась в школе, не подавая никаких признаков того, что в её маленьком мире произошёл ядерный взрыв. Однако её душа уже не была ровным листом проката, а стала куском покореженного металла.

Ева не могла открыть матери того, что беспощадно терзало её. Рассказать о том, как поступил с ней отец, как ей больно из-за его отношения, что в классе с ней никто не дружит, кроме Киры, что её считают некрасивой, казалось немыслимым. Ева предполагала, что мать назовёт её эгоисткой, которая из своих незначительных детских переживаний раздувает несуществующие проблемы.

С раннего детства повелось так, что Галина Николаевна могла успокаивать расстроившихся девочек только одним образом: она говорила, что все причины их детских страданий – глупость. Взрослым приходится гораздо труднее. Поэтому Ева решила, что при явном безразличии к детским и отроческим проблемам, проявленном её матерью, лучше ничего о них не говорить, ведь ей никогда не становилось легче оттого, что её боль называли глупостью. Разве могла Ева признаться матери, что влюблена в одного парня из школы, который видит в ней лишь приятеля по волейболу? Галина Николаевна сказала бы, что её вообще муж бросил, и поэтому муки Евы – ничто в сравнении с тем, что пережила её мать.

Ева вынесла лишь один урок. Твои страдания не становятся меньше только оттого, что кто-то, пусть даже мама, назвал их крошечными. А потому девушка решила, что не хочет быть похожей на свою мать, в особенности в части проявления материнских чувств.