Ева Видмер - Пустота

Маргарита долго сидела, не выпуская из рук осколок любимой чашки Кирилла. Я присела на кровать, заглядывая ей в лицо. Оно меня испугало своей безучастностью, так как ничего не выражало, никаких эмоций, как будто принадлежало статуе или маске. И тут вдруг статуя улыбнулась, с неподдельной нежностью выдвинула ящик стола и что-то оттуда достала, после чего, взяв в руки подсвечник, вышла в центр комнаты и села на пол спиной к зеркалу. И тут я, наконец, поняла, что же было у нее в руках. Я тихонько переместилась на пол, поближе к ней. А девушка, поставив свечу около себя, начала тасовать большие красивые карты. Я видела до этого Таро, но они казались мне какими-то обычными, неинтересными, а эти были чем-то особенным. Девушка продолжала мешать карты, время от времени разделяя колоду на две части и переворачивая половину, оказывающуюся в ее левой руке. Какой же красивой была Маргарита в этот момент. Волосы блестели от света свечи и отливали красным, глаза казались черными-черными, как будто забыли о родной голубизне, но у нее было настолько умиротворенное и спокойное лицо, словно девушка медитировала. Она начала раскладывать карты перед собой. Я ничего не понимала в этом, а девушка молчала, поэтому всё, что мне оставалось – следить за ее лицом. Сначала она принимала сказанное картами как должное, затем улыбнулась, но в какой-то момент девушка насторожилась, нахмурила брови, так что между ними образовалась складочка. «Нет-нет-нет…» – зашептала Маргарита, смешала карты, аккуратно, но торопливо сложила их обратно в колоду и, встав на колени, дотянулась до ящика, куда положила эту колоду, и достала другую, на этот раз обычных игральных карт. Расклад был другим в своей технике, но эмоции на лице девушки те же. Она вздохнула и вернула карты на место. Я из любопытства успела заглянуть в ящичек и увидела там еще несколько колод Таро. Разного размера и с разными рисунками, но все они показались мне какими-то особенными.

Маргарита вернула подсвечник на стол и задула свечу, после чего направилась на кухню. Я некоторое время сидела на полу одна в темной комнате и не могла привести мысли в порядок. Нет, я не осуждала ее за это довольно странное увлечение и не боялась тогда её карт. Просто многое мне стало как будто бы чуть более понятным.

Маргарита сидела на кухне с чашкой чая с молоком, но уже при электрическом свете. В левой руке она продолжала держать осколок, словно никак не могла придумать, как же ей сдержать обещание и спасти моего человека.

Ее квартира была очень маленькой, особенно если сравнивать с жилищем Кирилла: маленький коридор, маленькая кухня, маленькая ванная комната, небольшая спальня. Создавалось впечатление, что они живут не просто в разных домах, а в разных городах. Он в большом мегаполисе, а она в крошечном провинциальном городишке, еще более далеком от столицы чем тот, где мы на самом деле жили.

Маргарита работала в кафе-баре в центре, не так далеко от дома, в минутах двадцати ходьбы, по четным дням – разносила еду днем, по нечетным – наливала напитки ночью. Судя по всему, жизнь у нее тоже была не из легких, но она не жаловалась. У нее было много знакомых, хотя жизнь девушка вела одинокую. Родни, как и у Кирилла, в нашем городе не было, приходилось за все отвечать самой и рассчитывать только на себя.

Глядя на нее, я впервые задумалась о том, насколько необычными, даже особенными были мои люди, что Мария, что Кирилл, Маргарита и даже Гост. Они ведь казались неприметными сначала, но я видела в них столько всего, что не могла не признать удивительность каждого, и, растрогавшись, гордилась ими всеми, не понимая, что за очень короткий срок стала ими одержима.

Маргарита и Кирилл теперь довольно часто виделись, обычно сидели на кухне в его квартире и разговаривали часами, когда обоим не нужно было работать. В свою квартиру – в свой мир – она его не пускала. Мне кажется, боялась, что он поймет ее не так или не захочет понимать все те мистические мелочи, которыми Маргарита придавала огромное значение. Она не хотела меняться, отказываться от себя, но боялась неодобрения, относясь с огромным уважением и трепетом ко всему, что он считал важным. Но Кирилл не настаивал и не давил, позволяя ей открываться ему нарочито медленно, без рывков, он боялся, что Маргарита когда-нибудь уйдет из его жизни так же неожиданно, как и появилась, а потому принимал любые ее правила, которые, как ему казалось, она устанавливает. Вообще-то это был лишь самообман с обеих сторон, а я не вмешивалась, тоже волнуясь, что могу навредить. Так они стали отличной поддержкой друг для друга и вдохновением.

Но стоило наладиться здесь, как я почувствовала необходимость быть с Марией. Она чахла, целиком посвятив себя учебе, потому что больше заниматься было нечем, она не училась. Посвятив себя себе, собой не занималась. Ей было все равно, что будет дальше. Будущее перестало что-то значить и перестало существовать, как ориентир, к которому можно и хотелось бы двигаться. Все лишилось дымки, которую можно было принимать за смысл. Тогда-то я и начала с особенной силой сомневаться в правильности решения насчет Госта, ведь с ним почему-то было лучше. Головой я понимала, что ничего исправить им нельзя, он может только разрушать, но я не могла заставить себя найти Госта и повлиять на него. Я просто надеялась, что он появится сам собой, как это всегда и было, и все сразу же станет на свои места. Даже не знаю, чего я ждала от этой встречи, потому что и настолько же ее боялась.

И он появился. Как всегда, неожиданно. В последний день второй недели февраля. Мария возвращалась вечером домой, когда увидела его около своего дома. Он курил и глядел на нее исподлобья, он ждал ее, как затаившийся зверь. Волосы Госта теперь были полностью покрашены в белый, которые желтили фонари. Я видела, как испуганно и взволнованно забегали ее глаза, слышала, как участилось ее дыхание. Стоять в стороне было нельзя, нужно было собрать все свое мужество и пройти мимо Госта. Девушка сжала кулаки и пошла, уставившись в землю.

– Здравствуй, – сказал он довольно тихо, – пожалуй, извини, что так вышло.

Мария обернулась и посмотрела на него, ее удивило не меньше, чем меня, извинение Госта. В нем не звучала искренность, но не было и издевки, и уже то, что он извинялся, было странным и казалось неправильным.

– Ничего не хочешь мне сказать? Или, вернее, высказать? – спросил Гост, когда молчание затянулось.

– Мне не о чем говорить с тобой, – отрезала девушка, снова опустив голову и не отрывая уже взгляда от земли.

– Уверена?

Я похолодела от голоса Госта, а где-то внутри проснулась ярость в ответ на усмешку, таившуюся в его взгляде, тогда я подумала, что если он приблизится к моему человеку хоть на шаг, то я кинусь на него и сведу с ума, вцепившись своими невидимыми пальцами в его волосы.