Константин Задорожников - Про Савраску и Генидку. Сказка-быль для маленьких взрослых

Савраска и Генидка стояли посреди рождающейся весны, которая вмиг наполнила их тела и души новой силой, но ее было все-таки недостаточно для исцеления. Пошатываясь стояли товарищи на нетвердых ногах, прислоняясь друг к другу, и понимали, что вдвоем они, все-таки, сильнее и смогут дойти до… Они никогда не ходили в этом направлении, но, как и любая лошадь в хозяйстве, знали, куда ведет эта тропка, теряющаяся среди редкого, будто вымирающего, подлеска.

За ними шел молодой меринок, который почему-то привязался к Савраске еще в лазарете ветстанции. Он был так назойлив, что Савраска, когда был еще не так плох, позволил меринку оказывать себе знаки внимания. Он видел, что меринок не понимает Савраскиной вселенской души и ищет в нем только плотское, поэтому он не обижался на незамысловатые комплименты меринка в свой адрес. Он говорил меринку: «Не мечтай понапрасну. Мое сердце навеки принадлежит моему другу, а кто он – тебе не понять. Он – это я… Мы с тобой расстанемся очень скоро. Ты найдешь свой собственный путь в жизни. Наша нынешняя встреча коротка, и ты лишь – временный мой спутник. Но суженный мне, мой друг и господин – не ты».

Меринок шел за ними следом, тупо смотря то себе под ноги, то на Савраску с Генидкой. Он силился вникнуть в их необычайную связь но, привыкший только гонять кобылиц в стаде, никак не мог понять этого явления. Меринок видел лишь его небесную огромность, которую он не в состоянии объять своим сознанием. Его снедала ревность к их огромному чувству, и он втайне, боясь приоткрыть это себе самому, желал его погибели, не понимая, должно быть, что таковое означало бы гибель их самих.

– Если ты будешь идти вслед за нами, тебя могут тоже… – сказал Савраска. – Ступай, у тебя своя дорога. Нас ведь ничего не связывает. Иди.

Но меринок упорно топал следом, больше напоминая собою упрямого молодого бычка.

Солнце поднималось, рассеивая остатки тумана, клубившегося в неглубоких лощинах подлеска. Тропка спрямлялась и стала видна полностью, а в конце ее показалось неприметное сооружение с железными воротами. Лошади вдруг остановились, прядая ушами, и по их телам прокатилась волна дрожи. Ноздри почуяли странный запах, который они никогда ранее не встречали, но который, казалось, был знаком им всегда, еще до того, когда они, придя в этот мир, стали осознавать себя лошадьми. Этот запах был особо понятен Савраске с Генидкой, потому что им дано было познавать вечность – через любовь.

Теперь им предстояло познать вечность через изнанку любви. Смерть была изнанкой любви, и смертью наполнен был воздух возле видневшегося впереди сооружения, не имевшего опознавательных знаков, но узнаваемого всеми, идущими сюда.

Они остановились у ворот и, когда послышался пронзительный скрип ржавых петель, Савраска лишился чувств. Генидка успел поднырнуть под него, чтобы поддержать товарища, но ослабшие ноги подогнулись, и он пал на колени. Так стояли они, а меринок стоял рядом, не отводя своих осовелых глаз. И конюх стоял рядом и, кажется, плакал, или это дождь начинал моросить и каплями покрыл его лицо? Все почему-то замерло, и время остановилось, как это случалось всегда, когда Савраска и Генидка прижимались друг к другу, превращаясь в одно целое. Замерли даже клубы дыма, которым конюх щедро насыщал природу, выкуривая одну за одной свои самокрутки из энциклопедий, словарей, из Шопенгауэра и «Небесного путника» – сборника стихов одного талантливого, но пока еще малоизвестного поэта. И мудрые слова поднимались в небо вместе со струйкой табачного дымка, строфы стихов распадались, чтобы снова сложиться в уже иные стихи, которых на земле никому не суждено было прочитать, а если и было суждено, то только тем, кто познал дар любви…

– Идемте, ребята. Пора, – произнес вдруг конюх на чистом лошадином языке.

Лицо конюха просветлело и над головой его – померещилось, что ли? – обозначилось легкое сияние.

Лошади поднялись. Лошади вошли в ворота и остановились посреди двора. Лошади ждали.

Генидка поднял голову и увидел, что в самом центре низко нависших серых туч, показалось промытое дождем синее око небес. Он вдруг почувствовал, как макушки будто коснулась чья-то невидимая рука. И мозг его ожил, в нем зазвучали дивные струны, полились звуки чудесной музыки. Генидка вмиг понял что-то очень важное.

– Мы спасемся, – сказал он на ухо Савраске.

– Безнадежно, – ответил товарищ, едва державшийся на ногах.

– Ты любишь меня, Савраска? Ты все еще меня любишь?

– Да. Люблю.

– Тогда не все потеряно. Мы спасемся.

– Как?!.

– Мы взлетим. Ты забыл, ведь я делал это дважды, помнишь?

– Да, но я не умею летать… А теперь даже не в силах идти.

– Тебе придется научиться. И у тебя всего одна попытка. У нас…

– Но, Генидка, ты, как всегда фантазируешь. Я не смогу.

– Сможешь. Я научу тебя, – твердо сказал Генидка, хотя сам не знал, как научить, потому что не задавался целью постичь суть феномена левитации.

– Слушай внимательно, – продолжал он. – Когда войдем вон в тот загон с железным полом, следи за человеком в кожаном фартуке. Он положит руку на рукоять рубильника. Когда он опустит рукоять вниз, пойдет разряд. Мы должны собрать все силы и подняться над полом. В этот момент надо произнести заветные слова. Проблема в том, что какие именно слова надо произнести – никто не знает. Они являются в сознании в миг перед рождением, или в миг перед смертью. Нужно зафиксировать этот момент, а слова эти произнести, но не только произнести, а прочувствовать всем сердцем. Тогда мы взлетим.

– Но ведь ты не делал этого, когда летал над лугом ночью… – пробормотал Савраска.

– Это была другая ситуация, тогда мы купались в счастье. Теперь ситуация экстремальная, все иначе. Не трусь, у нас получится. Мы полетим.

– Вы забыли меня, – послышался вдруг чей-то тоненький голосок, и лошади увидели маленького жеребенка. Он выглядел каким-то необычным: глаза его были слегка раскосыми, как у лани, с длинными золотистыми ресницами, и голубого цвета, а носик чуть вздернут, так что он больше напоминал добродушного игривого теленка.