Игорь Пащенко - Сказки старого Таганрога

Антон Павлович повернул к ней голову и тихо произнёс: – Милюся, а я новый рассказ пишу, – он печально улыбнулся. – Представь, богатые постояльцы популярного отеля собираются в столовой в предвкушении обильного ужина. Фраки, визитки, дамы в драгоценностях. И у всех настоящий животный голодный блеск в глазах. И тут выясняется, что знаменитый повар, ради искусства которого они все и съехались, скрылся в неизвестном направлении, бежал, не приготовив им и омлета. Вот, милюся, настоящая трагедия нынешнего времени. А теперь дай мне кофе, ужасно соскучился.

Пока жена отправилась заказывать в ресторации при отеле кофе, Антон Павлович спустил ноги с кровати, передохнул, отдышался и медленно поднялся. До зеркала было шагов пять. Сейчас бы камфары, чтобы раздышаться. Хотя в его положении от одышки единственное лекарство – это вовсе не двигаться. Прошли мучительные минуты, прежде чем он вновь коснулся зеркальной рамы. По его поверхности тут же прошла одна волна, вторая… Теперь в комнате домика Болотова (или Гнутова? Что же там мать рассказывала?) было многолюдно. Одни женщины споро носили в ушат на стуле горячую воду, другие драли тряпки на лоскуты. Мать Антона Павловича полулежала в короткой кровати на груде подушек и терпеливо постанывала.

– Да у них и доктора-то нет! – мелькнуло у Антона Павловича. – Вдруг что не так пойдет, успеют ли послать? Да что же это…

Он упёрся лбом в зеркальную поверхность, стараясь лучше разглядеть, что творится на кровати.

– Антон! Зачем ты здесь?! – Ольга Леонардовна стояла у постели мужа. В руке ее мелко позвякивала чашка с кофе. – Прости меня, дуся, сейчас же зеркало вынесу вон!

– Оставь, я просто… Вот решил глянуть на себя напоследок. Неудивительно, что от меня уже лошади шарахаются.

– Бог с тобой, какие лошади! – она сунула чашку на прикроватный столик и обняла мужа. – Тебе покой нужен, ты ляг, дуся, поспи, а я рядом буду, почитаю тебе.

Антон Павлович неохотно оторвался от зеркала и прошептал:

– Бог тебе в помощь, матушка…

Спал он беспокойно. Снился какой-то тонущий моряк, потом племянник Коля. А когда проснулся глубоко ночью, то долго лежал в темноте, приходил в себя. В комнате никого не было, лишь из-за прикрытой двери доносились сдержанные распоряжения Ольги, какая-то возня и сухой треск битого льда. От зеркала сочился едва различимый желтоватый свет. Как бы ему хотелось вновь прильнуть к его прохладному стеклу! Боже, дай же мне сил, дай!

– Дуся, проснулся? Сейчас я лёд тебе на сердце положу. Тебе легче и станет.

– А разве на пустое сердце лёд кладут? Ему и так холодно, – Антон Павлович сказал и сразу сконфузился. Уж очень пафосно вышло, как во французских мелодрамах. – Милюся, пошли-ка за доктором.

Он лежал и смотрел на недоступное мерцающее зеркало, все ещё надеясь увидеть там что-то самое главное, открыть для себя самую важную, самую нужную тайну. Доктор Шверер обстоятельно прощупал его пульс, сделал укол морфия. Антон Павлович отдышался и, приподнявшись, глядя ему в глаза, чётко произнёс:

– Ich sterbe1.

Отведя взгляд, врач привстал, склонив голову. Затем уже Ольге Леонардовне сделал знак рукой, и та молча подала открытую бутылку шампанского.

Антон Павлович осушил бокал, протянул его Ольге.

– Давно я не пил шампанского.

Затем он пристально посмотрел в последний раз на зеркало, и, повернувшись на левый бок, затих. Он лежал и сквозь наваливающуюся смертельную дрёму слушал главную свою тайну – далёкий плач новорождённого ребёнка, его плач, Антоши Чехова…

1 Ich sterbe (немец.) – я умираю.

Мало-Биржевая

Мало-Греческая

Один из самых тихих и уютных уголков старой части Таганрога на краю высокого морского берега над Пушкинской набережной. С первых же дней его облюбовали богатые негоцианты и местные чиновники. Здесь же располагались в начале XIX века первая таганрогская таможня и биржевая зала. Даже перед Октябрьской революцией улица насчитывала всего 17 домов. Тем не менее большинство из них примечательны своей историей, а то и неординарностью облика.

Среди них сохранившиеся:

ул. Шмидта, 10 – дом Кудрина;

ул. Шмидта, 16 —дом Волковой/ Реми;

ул. Шмидта, 17 – дом Папкова/Реми;

ул. Шмидта, 21 – дом Ворошилкина;

и, увы, не сохранившиеся:

ул. Шмидта, 2 – дом Перушкина;

ул. Шмидта, 14 – дом Николаева (мореходная школа);

ул. Шмидта, 19 – дом Варваци.

ул. Шмидта, 10

Одно из старейших и колоритнейших зданий Таганрога было построено на берегу залива в 1815—1825 годах по проекту архитектора Дюпона де Ларю, возглавлявшего в те годы Строительный комитет Таганрога.

Одноэтажный дом с полуподвалом и большим парадным входом, украшенным треугольным фронтоном, поддерживаемым двумя колонами и двумя полуколоннами, прочно вписался в общий строй Мало-Греческой улицы, внося в него вольный дух далёкой Эллады. Много лет домом владела семья таганрогского купца 2-й гильдии Якова Кудрина, чьи потомки успешно торговали в Таганроге скобяными изделиями и лесом, были членами коммерческого суда, юристами. Мраморный памятник, в виде ствола дерева с обрубленными ветвями и крестом, установленный на могиле сына основателя династии Кудриных, Антона Яковлевича (1840—1901), бывшего харьковского нотариуса и потомственного почётного гражданина, до сих пор один из самых приметных на старом таганрогском кладбище.

В 1910 году квартиру в доме снимал директор Коммерческого училища, действительный статский советник, литератор, писатель-мемуарист Евгений Михайлович Гаршин, родной брат писателя Всеволода Гаршина. Образование он получил в Петербургском университете, окончив в 1884 году историко-филологический факультет. Затем преподавал словесность в петербургской гимназии Гуревича и Литейной женской гимназии. В конце 70-х годов начал печататься в газетах и журналах, выступал со статьями и очерками о писателях, с мемуарами о брате, о его современниках. Отдельными изданиями у него выходили книги: «Новгородские древности», «Курганы, их раскопки, исследование и нахождение кладов», «На берегах Донца», «Дети-Крестоносцы» и др.

В конце 80-х годов XIX века пути А. П. Чехова и Е. М. Гаршина заочно пересекаются на ристалищах литературных сражений. В письме А. Н. Плещееву 10 ноября 1888 г. Антон Павлович пишет: «Читали ли Вы наглую статью Евгения Гаршина в „Дне“? Мне прислал ее один благодетель. Если не читали, то прочтите. Вы оцените всю искренность этого злополучного Евгения, когда вспомните, как он раньше ругал меня. Подобные статьи тем отвратительны, что они похожи на собачий лай. И на кого лает этот Евгений? На свободу творчества, убеждения, лиц… Нужно дуть в рутину и в шаблон, строго держаться казёнщины, а едва журнал или писатель позволит себе проявить хоть на пустяке свою свободу, как поднимается лай».