Игорь Пащенко - Сказки старого Таганрога

Но в начале 1900-х годов, когда Евгений Гаршин переезжает с семьёй в Таганрог, чтобы возглавить Коммерческое училище, Антон Павлович в письме своему двоюродному брату Владимиру Митрофановичу уже передаёт ему поклон.

19 ноября 1904 года в ростовской газете «Приазовский край» выходит статья Е. М. Гаршина «Чеховский кружок», в которой он сообщает о создании объединения людей, любящих и ценящих творчество Чехова, о его целях и о проекте устава.

В прошении на имя наказного атамана Войска Донского Евгений Михайлович пишет: «Несколько лиц, проживающих в г. Таганроге, выразили желание почтить память уроженца г. Таганрога, скончавшегося 2 июля 1904 года писателя Антона Павловича Чехова, устройством в г. Таганроге литературного кружка под наименованием „Чеховский кружок“, посвященного изучению Чехова как писателя и человека, уполномочили меня ходатайствовать перед вашим превосходительством о разрешении такого кружка и утверждении его устава». В работу кружка включаются и ближайшие родственники Чехова, а также доктор Шамкович – товарищ Чехова по Таганрогской гимназии, Тараховский – редактор таганрогской газеты «Приазовская речь», Лонткевич – инспектор и преподаватель словесности Таганрогской мужской гимназии. Лагутинский – преподаватель литературы Таганрогского технического училища, Л. И. Блонская – сестра художницы Серафимы Блонской, директор Таганрогской мужской гимназии А. Н. Гусаковский, преподаватели Таганрогского коммерческого училища А. Д. Дросси и А. Н. Лицын, врачи П. Ф. Иорданов и Г. Я. Тарабрин, агроном В. А. Миллер и другие. Членами кружка являлись также писатели В. Г. Тан-Богораз и В. А. Гиляровский. В общей сложности к 1909 году кружок собирает более 30 активных членов. Они стараются оказывать научную и финансовую помощь библиотеке и музею имени Чехова, изучают творчество Антона Павловича, местные архивы, устраивают литературные и театрализованные вечера, собирают по крупицам воспоминания о жизни и деятельности своего великого земляка.

14 января 1910 г. Гаршин пишет таганрогскому городскому голове: «Общее собрание членов Чеховского кружка в г. Таганроге 13 сего января постановило ходатайствовать перед Таганрогским городским управлением о том, чтобы Таганрогское городское управление приобрело в собственность от г-жи Коваленковой принадлежащее ей дворовое место по Чеховской улице, №47, с постройками на нем, по улице и во дворе, имея в виду охранение в неприкосновенности небольшого домика, в глубине сего двора находящегося, в котором родился Антон Павлович Чехов… Вместе с тем могу добавить, что г-жа Коваленкова заявила мне о готовности своей продать вышеуказанное своё имение за 10 тысяч рублей.

Председатель совета Е. Гаршин».

Лишь спустя пять лет Таганрогская городская управа, наконец, выкупила у частных лиц домик, в котором родился Антон Павлович, а ныне существующий музей открылся в нем лишь после Октябрьской революции, в 1926 году.

12 февраля 1910 г. на общем собрании Чеховского кружка были приняты решения о постановке своими силами чеховского спектакля и об издании чеховского сборника с материалами об его жизни и творчестве. Активно участвовала в жизни города и супруга Гаршина, Елена Дмитриевна. Она совместно с Николаем Александровичем Реми – сыном А. Г. Реми, героем рассказа «Два гусара», организовала летний детский сад, вела работу в Чеховском кружке. Но вскоре семья Гаршиных покинула Таганрог в связи с переездом в Симферополь на службу в коммерческое училище Симферопольского купеческого общества, и издание чеховского сборника сорвалось, да и активная деятельность Чеховского кружка заметно снизилась.

О дальнейшей жизни Евгения Михайловича Гаршина в советское время известно крайне мало. Известно лишь, что скончался он в Ленинграде в 1931 году. Его по праву считают одним из несправедливо забытых общественно-литературных деятелей России конца XIX – начала XX века. С именем Гаршина в Таганроге связана ещё одна, довольно странная история. Вечером 7 февраля 1910 года в окно его квартиры был произведён одиночный выстрел из пистолета системы браунинг, о чем свидетельствовала пуля, найденная впоследствии на полу кабинета.

Из дневника Ляли Сфаэлло:

«3 февраля 1910 года.

О, как несносен бывает П.С.! Убила бы! Сверкает своим золотым моноклем, смеется. Давеча гуляли с ним в заснеженном городском парке, пробирались по редким протоптанным дорожкам среди деревьев, разговаривали об искусстве, шикарном великолепии его прекрасного упадка. Как ярко и значительно П.С. рассуждает о всеобщем безверии и гибели старых богов, о новой морали и грядущем сильном человеке! Как страстно он воспевает неизбежную агонию мира! Я смотрела на него и мечтала…

П.С. взял меня под руку, а когда я едва не оступилась, быстро сжал мою ладонь под муфточкой. Я ждала поцелуя, но… Как всегда с нами увязались Кандояки и Чибриков. Тоже мне, доморощенные декаденты. Петруша Кандояки мнит себя байроническим типом, непрестанно хмурит напомаженные бровки и изрекает пустые банальности. Фи! А Чибриков просто дурак, дает волю рукам, стоит П.С. только отвернуться. И ничего он не смыслит в поэзии! Зачем только вьётся вокруг П.С. и меня?

Они все – чернь у трона сильных людей! Я же была в ударе и неотразимо, как умею только я, декламировала стихи. Мой голос необыкновенно дрожал и вибрировал, как космические струны Вселенной! Бездари Кандояки и Чибриков сразу поверили, что стихи мои. Обзавидовались. Ха-ха-ха!

За Дьявола Тебя молю,

Господь! И он – Твоё созданье.

Я Дьявола за то люблю,

Что вижу в нем – моё страданье.

Борясь и мучаясь, он сеть

Свою заботливо сплетает…

И не могу я не жалеть

Того, кто, как и я, – страдает.

Когда восстанет наша плоть

В Твоём суде, для воздаянья,

О, отпусти ему, Господь,

Его безумство – за страданье.

Один П. С. сразу узнал строки Зинаиды Гиппиус, и так многозначительно посмотрел, что меня даже пробрало. Он так тонко чувствует поэзию, красоту и боль моей израненной души. Нет, я решительно влюблена! Как же прекрасно жить в одно время с П.С., дышать с ним одним воздухом свободы!

P. S. Какая же я слабая и трусливая – не могу даже в дневнике написать, о чем я мечтала и что воображала, глядя на высокую лёгкую фигуру П.С. в неизменной клетчатой паре. Мне ещё долго надо трудиться над собой, ломать себя, чтобы быть достойной П.С.».

«5 февраля 1910 года.

Какая же я дура! П.С. уже второй день не даёт о себе знать. Он меня забыл? Бросил? Нет сил вынести бесчеловечную муку! Уж лучше мне нынче же наложить на себя руки и в ослепительно белом платье лежать в гробу, обитом черным с проблеском бархатом (недавно такой видела в лавке мадам Шольц). Вокруг пусть будут горы увядших цветов с нежными жёлтыми лепестками, едва-едва пахнущими, и негромкая трогательная музыка.