Сергей Учаев - Пустое место

Жена советует: «Ты только училкам своим этого не говори, про бомжей и техничек. А то ума хватит. Тебя уже и так никто слушать не хочет».

Напрасно беспокоится. Я не говорю. Как будто кто-то собирается дать мне возможность открыть рот. Женщины болтливы без меры и считают себя умнее «каких-то там мужчин». «Мужчины, что они понимают в жизни?».

Нет, вряд ли бы меня стали сильно слушать, начни я лопотать как Заинька-паинька. Популярность у меня не отличается широтой. Ссориться даже не с кем, потому что с большинством я уже поссорился. Любая моя попытка «поумничать» на учительских собраниях вызывает в основном недовольные взгляды «коллег» и раздражение высшего руководства. Последнее, если бы оно было наделено способностями Зевса, уже давно испепелило бы меня молниями. Но таких талантов ему Бог не дал. Поэтому начальство медленно и верно, один год за другим, просто пытается стереть меня в порошок. Однако с последним они тоже не слишком торопятся, отлично понимая, что учитель русского языка и литературы – должность расстрельная. А потому: к чему тратить усилия? Может быть, все сложится удачно и они без излишней траты сил и нервов, с удовольствием расстреляют меня в конце этого учебного года «в связи с неудовлетворительными итогами сдачи ГИА». Вполне вероятно, что это будет наилучший исход дела и для них и для меня. Смертная казнь все-таки лучше пожизненного заключения. Очень уж не хочется походить на Валентину Николаевну – учителя биологии, из которой школа за сорок с лишком лет высосала не только мозги, но и душу. Застывшее, безмолвное ископаемое. Остов человека. Розанов прав, мы тупеем и немеем на этой работе. «Училки тупеют. Я немею».

Но не будем о грустном. Завтра будет только завтра.

«О черный день, тебя я проклинаю».

Я заговорил стихами, и это уже само по себе дурной знак. Потому что к стихотворной форме стараюсь прибегать только в исключительных случаях. Но о ненавистном лучше, чем нелюбимым не скажешь.

День как всегда хлопотный и совершенно бестолковый. Единственный раз, когда я чувствовал счастье в первосентябрьское утро, был тогда, когда сам в первый раз пошел в первый класс. Очаровательная наивность. Маленький, вытянувший головку за знаниями птенчик. Какой хорошенький, давайте дадим ему червячков! Вот тебе буковка, вот тебе циферка.

У меня даже фото сохранилось. Лопоухий, длинношеий, безмерно довольный первоклассник с огромным букетом цветов. Сейчас его отведут в темный класс, как, впрочем, и остальных таких же наивных жертв социального прогресса, сделавшего образование общеобязательной повинностью. «Как молоды мы были…»

Дальше отношение к первому сентября развивалось по убывающей. Не потому что не любил учиться, дело не в этом, тяга к знаниям у меня была с детства. «Мы не привыкли отступать. Вам разузнать о всем поможет киножурнал «Хочу все знать!» Просто, школа и знания – это разные вещи. Это я понял уже тогда, в детстве.

Впрочем, для меня как для учителя дата эта много прискорбнее, чем для того, кто учится.

Но это я под влиянием момента сгущаю краски. Для учителя как раз в этот день на самом деле все не так уж плохо, если он, конечно, не возится с первоклашками. Занятий минимум. А поскольку я вместе с кабинетом утратил еще и классное руководство, то и вообще – зашибись. Существуют, конечно, мероприятия. «Дети, сегодня Вы вновь оказались в стенах родной школы!» Но и это ерунда. Правда, в майские дни все-таки намного лучше. Программа освоена, ну примерно так, как, наверное, осваиваются где-нибудь бюджетные средства. Все мечтательно ждут лета, и ученики, сбавив темп внутривидовой и межвидовой агрессии, неспешно переписывают в тетрадку упражнения за упражнением. Я мечтательно смотрю в окно. «Идет-гудет зеленый шум».

Нынче шум наоборот отгудел. С середины августа падает на серый асфальт пожухлый лист, а утренняя прохлада напоминает о том, что не сегодня-завтра зазвенит по тебе пусть не колокол, а школьный звонок.

Дочь также не рада началу занятий. Хоть в чем-то мы с ней совпадаем. А так – сплошное различие. Идеологическое и культурное противостояние. 70-е годы, холодная война, с робкими попытками разрядки и настороженно-заинтересованным разглядыванием друг друга. Девочка своих лет. На вид современная, внутри – не уверен. Мы с женой постарались, испортили воспитанием. Но так, пока молчит, не скажешь. Все на месте. Обтягивающие джинсы на пухлой заднице. И когда успела попа подрасти? Неизменная жвачка. Какие-то висюльки-бирюльки и косметика, которая начала с недавних пор расползаться по лицу. Дитя на подросте.

– С праздником тебя! – успеваю бросить, стоя полностью экипированный для выхода в Зону, в дверях.

– Взаимно, – скорчив кислую мину, отвечает она. Вид еще постельный. Из будуара. Ну да, она учащаяся, ей можно прискакать и под звонок, не то, что нам, бедолагам – труженикам мела и интерактивной доски.

Тем более ей совсем в другую школу, в нашу, ту, что поблизости в двух домах от нашего двора. Это хорошо, что мы с ней не в одной. Хотя вряд ли бы она бегала ко мне в кабинет с криками «Папа! Папа!» Не в таком духе мы ее воспитывали. Сколько каленого железа извели.

Со вчерашнего дня в школе практически ничего не изменилось. Что-то кумачовое, в духе почти вековой советской традиции два наших подсобных рабочих уже успели приладить над входом, а больше ничего обычно не требуется. Школа у нас заштатная – великое начальство не заедет, а родители не оценят. Тем более если за их счет. Естественно царило оживление. Первое сентября – святой день! Народу за счет родителей первоклассников перед школой было вдвое больше обычного. А так, все то же, ничего такого, чего бы я ни видывал.

Стоило мне появиться в холле школы, как непонятно откуда возникшая Яблонская, жгучая брюнетка, будущая знойная женщина – мечта поэта, стремительно набухающая плотью во всех местах, а не только сзади, как дочь моя, приветственно заголосила, так что многие аж заоглядывались: «Здрасте, здрасте, Николай Петрович! Сколько лет, сколько зим!» Это у нее юмор такой. Если не обращать внимания, все пройдет нормально. «Здравствуй!» Здесь нужно холодно, без всей этой игривости типа «ой, как ты за лето подросла, Симоночка!», а то привяжется еще, не дай Бог! Холоднее, дипломатичнее. Чтоб отвяла к лешему. И по имени не называть. Имя ее особенно электризует. Симона. Надо же, как родители постарались в отношении ребенка. Наверное, Кузьмина в детстве переслушали. Помню-помню, в свое время у нас в пионерском лагере без конца орало: «Симооона! Девушка моей мечты! Симооона! Королева красоты!»

Хотя по годкам, конечно, поздновато, для увлечения Кузьминым. Время зачатия располагается где-то в районе нулевых. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Кузьмину, как и любви, все возрасты покорны. Тем более, шанс, что сей хит запал им в душу, имелся. Родители Симоны не могли уже похвастаться молодостью тогда, когда обзавелись своей дочуркой. И, может быть, воспоминания о бурной юности конца 80-х, когда советской молодежи крутили эту песенку, пробуждая к началу нормальной половой жизни, сподвигли на увековечивание памяти в своем ребенке. Самый заурядный алкоголик и мама-продавщица вряд ли вдохновлялись при наименовании своего чада восхищением перед авторшей «Второго пола».