Сергей Учаев - Пустое место

Когда такого рода экстренные собрания скликают на большой перемене, мне это нравится. В перемену все равно не укладываемся – бабы у нас обычные, а значит говорливые и бестолковые. Вон одна Костылева Надежда Ефимовна, которая по домоводству, оно же технология, как начнет переспрашивать, так меньше чем полчаса не займет. Да и директор не торопится, ведь здесь вопросы, в основном, все его – бумажки всякие, «к нам едет ревизор», организация праздников и дней памяти. За ученье с него не спросят, а вот за бумаги и активную гражданскую позицию – это да. Бабы за это тоже очень переживают. Хотят смотреться хорошо, ну, или не хуже, чем соседние школы. Не все, конечно, но большинство. В итоге залезаем в бурном и заинтересованном обсуждении аж на пол-урока. Абстрактно, с высот педагогической этики, плохо, а так хорошо: «солдат спит, служба идет».

Но сегодня-то, сегодня не то. После уроков оставили.

Мне вдвойне хуже, я свое резво оттрындел с утра. И потом два урока маялся в ожидании: в кабинете не останешься, там расселись другие учителя. Куда бескабинетному податься? Не в учительской же сидеть, слушать вестник домашней жизни заштатных педагогов. Или того хуже «как я провел лето». А до своего дома лень бежать – только придешь, чайку попьешь – и уже одеваться. Да и нет там никого, днем-то, а одному тем более бессмыслица.

Пришлось болтаться по магазинам. Изучать ассортимент и радоваться полным полкам. «Никогда еще мы не жили так хорошо».

Купил себе булочку, мы такие называли раньше «Веснушками», в девяностые они стали едва ли не «Шахтерскими» по прозванию. Сейчас – «ванильные». Ну это потому что про шахтеров уже неактуально. Как и про зайцев. Ничего необычного – сладковатая сдоба, мякоть с желтизной, липнущая на зубах. Поверх маленькой булочки обязательная корочка коричневого с черноватой почти глубиной отлива, на мой взгляд самое невкусное, я всегда ее съедаю прежде всего. Самое сладкое, самое вкусное на потом. Так правильно.

Нет, не тот вкус. Не та булочка, как в детстве. Сахара явно не хватает. Экономят. Да и яйцо, есть ли яйцо в достатке? Я не разбираюсь. Вот жена, та могла бы сказать. Все-таки печет.

Я жевал булочку стоя на улице и смотрел на бесконечный поток людей. Будний день, а народу, народу-то сколько. Весь транспорт забит. И маршрутки, и муниципальный. А в детстве была тишина. Пустынный двор, редкие прохожие в рабочий полдень на улице. Шумная толпа по бульварам только в праздники и выходные. В кино и по магазинам. А тут людей пруд-пруди. Шатаются, и никто не работает. Вот страна-то и разваливается от неиспользования человеческого ресурса. Все спешат куда-то, движутся, направляются. Из пункта A в пункт B как в математической задаче. Все в процессе перехода, скитания, поиска. Никто не достиг еще своего пункта назначения. И только я, жующий плохонькую булочку, свободен от этого потока.

Жена мне время от времени говорит: «Ешь в столовой, желудок испортишь». Ну, положим, желудок испорчен у меня уже давно. В остальном же она права, не следует усугублять положение. Какая забота. Кроме нее кто еще подумает о моем здоровье? Наверное, в этом и состоит человеческое счастье: кто-то начинает заботиться о тебе, в то время, как ты сам о таких мелочах не думаешь. Женщины счастливы в этом, забота у них получается органически, было бы желание и подходящий объект. А я вот ничем подобным не могу похвастать.

Разве я думаю о том, как она там обходится в плане питания на работе?

Я впервые вдруг осознал, что мне никогда до этого не было никакого дела. Когда она закрывала дверь за собой, поспешая со всех ног в свое заваливающееся не первый год бюджетное учреждение, или когда я уходил первым, она словно бы переставала существовать для меня. Словно ее отключали. Как свет, как лампочку днем. Горит только по утрам и вечерам. В дневное время и так светло. Без нее.

Все-таки она у меня замечательная. И чего связалась с таким ничтожеством как я, что там себе нашла, что разглядела? Попользовала бы для здоровья, да и бросила бы на произвол судьбы. Тайна, загадка. Любовь зла, полюбишь и козла.

Вообще это интересно насчет любви. Наговорено ведь страсть как много. Песни, книжки (я постоянно имею дело с книжками, поэтому спец), разбухают от любви, а описать никому до конца не удалось. Воздыхания, стоны плоти, отношения. Все это подано избито, пошло, стандартно, ненатурально.

Соотнося с жизнью, такой какова она есть, всякий раз не нахожу соответствия. Верно обратное, люди в жизни строят любовь под книжное. Свечи, ухаживание, танцы в «Голубой устрице» или «Голубой лагуне», прочая дрянь и пошлятина. А вот противоположное – от жизни к литературе – встречается редко, почти не встречается. Любовь нелепа. Наверное, это будет самое лучшее определение. И в случае подлинного чувства (пошловато написал) она иной и быть не может. Непонятной, несуразной. Взяли, да прилепились друг к другу. Отчего, для чего? Если задуматься, то и не объяснишь. Откуда-то приходит это ощущение, что вот, с этим человеком жить можно. «Кого бы ты взял с собой в разведку?» Встречаются, само собой, и ошибки. Но, мне кажется, это от того, что никакого ощущения не было. А было стремление приобрести. Ну вот, как я только что приобрел булочку в магазине. И потом жуешь человека как булочку, и, дожевав (можно бросить и на середине), приходишь к выводу: не то, не то. Почему «не то»? Здесь уже много рационального. Потому что не вписывается в шаблон, в стандарт, в эмпирические формальные признаки. А любовь как ни странно лишена формальных признаков. Живут, значит любят. Онтология.

Здесь я поймал себя на жульничестве. Да, рассуждение красивое. Но по сути, что в нем? Самооправдание. Свое безразличие, отсутствие заботы возводится в высший идеал. Я – самый большой любовник, потому что формальных признаков любви лишен. Как себя, однако, хочется обмануть. Нет, самое первое суждение было самым верным. Любовь нелепа. Но разве свечи не нелепость? Или вынести мусор, помыть чашки – вечная классика семейного быта. Выпаривая весь этот абсурд, сводя все просто к абстрактному совместному проживанию, прикрываешь собственную пустоту и безлюбовность. Глупые и пошлые знаки любви все-таки остаются чем-то более ценным, чем отвлеченное духовное бытие вместе. Да, в этом «поешь что-нибудь» – подлинность, а у меня, получается, ничего. Я все булочки кушаю, и надеюсь, что кто-нибудь добавит в них сахара по моему вкусу. Очень эгоистично.

Выходит, что я жену и не люблю. Она ведь постоянно на меня ориентирована, а я стою, в облаках витаю, и сердце у меня не движется и не колышется: «Как она там?» Абсолютно спокоен.

Какое печальное открытие. Как страшно жить с этим. Но что же делать? Ведь, несмотря на это, я без нее никак не могу.