Александр Кваченюк-Борецкий - Сачок для бабочек. Криминальная мелодрама

Проведя рукой по щеке, соседка небрежно смахнула рукой слезу, словно и, в самом деле, то, о чем она говорила, того не стоило.

– Почему я – здесь? – снова повторил я свой вопрос. – Где – моя мама?

Соседка, заметно переменившись в лице, отвела взгляд.

– А ты привстань с кровати, если, конечно, сил у тебя хватит, да глянь в окно! – негромко произнесла она. – Тогда тебе самому все ясно станет…

После этого женщина спешно удалилась в кухню. Из моей комнаты я слышал, как, видимо, не на шутку расчувствовавшись, она часто шмыгала носом и сморкалась в носовой платок.

Минут пять, а то и больше я и впрямь собирался с силами, чтобы последовать совету тети Ольги. Сердце мое тревожно билось, всяческие сомнения одолевали меня. Наконец, превозмогая боль во всем теле, и ощутив лопатками металлическую спинку кровати, я обратил свой взор в нужную сторону. Мне было достаточно лишь одного брошенного мельком взгляда, чтобы мгновенно все понять!.. Глухой стон вырвался у меня из груди. Это – все, на что в тот момент я оказался способен, тогда как мне хотелось дико кричать, истерически рыдать, нещадно рвать на себе волосы и биться головой о стенку, взывая к справедливости! Проклиная тех, кто заставил меня испытать подобное! Тех, чья рука посягнула на самое святое, что может быть у человека. На его родной кров и… На его мать! В тот миг мне казалось, что вместе с домом и заживо сгоревшей в нем матерью, сожгли и меня самого. И хотя физическая оболочка все ж таки уцелела, то, что наполняло ее, походило теперь на потухшие обугленные головни.

Пересилив себя, я вновь посмотрел в окно. Туда, где на выжженном клочке земли вместе с останками самого дорого мне существа покоились горы золы и пепла, часть из которых уже развеял ветер.

– Ну, что, парень! Плохи – твои дела… Совсем плохи! Участковый в милицейской форме, которого я видел лишь однажды в жизни, и то мельком, сидел теперь за столом в той самой комнатке, где наша соседка, точнее уже бывшая соседка, по доброте душевной определила мне место на собственной кровати для зализывания ран. Себе же она поставила раскладушку в смежке.

– Что – верно, то – верно! – равнодушно согласился я.

Мне было абсолютно начхать, что думал на мой счет, этот человек в казенном прикиде. Горе мое казалось мне настолько велико, что, полностью растворившись в нем, я словно не замечал ничего вокруг и с трудом понимал, о чем шла речь. Старлей то ли не догадывался о моем душевном состоянии, то ли полагал, что сочувствие – не его удел. Он задавал вопросы, шелестел бумажками, аккуратно разложенными на столе, и водил по ним ручкой, записывая ход нашей не очень дружелюбной беседы. От него точно веяло холодом. А возможно, меня просто знобило, и я в штыки воспринимал служителя правопорядка, который, не дождавшись пока я окончательно поправлю здоровье, докучал мне пустыми расспросами. Тем более, что, как я уже сказал, в нашем селе он почти не появлялся за исключением тех случаев, когда иного было просто не дано. Например, года два назад, я это отчетливо помнил, в нашей школе повышибали все стекла. Кому подобное безобразие сотворить на ум пришло? Чьи светлые головы посетила эта гениальная идея? Вероятно, в тех головах для серого вещества благодаря матери-природе отводился лишь определенный закуток, но само оно в том закутке напрочь отсутствовало. В отличие от всего прочего, это можно было утверждать вполне определенно… Участковый потыкался, помыкался по школьным лабиринтам. Без толку допросил десятка два свидетелей. А потом махнул на все рукой и вновь исчез из поля зрения сельчан. Но для школы в скором времени выделили средства на покупку новых стекол, а также – для косметического ремонта школы. Кроме того, снабдили десятком новеньких компьютеров… Месяц кряду после подобного ноу-хау директор школы весь светился счастьем, точно новый никелированный чайник!

– Есть предположения, что это – твоих рук дело! – продолжал старлей.

Я посмотрел на него так, точно этот мент являлся для меня местом, куда ходят по нужде, и – не более того.

– Как утверждают некоторые свидетели, ты водил тесную дружбу с Евой Левицкой.

– Ну, и что – с того?

– Отвечай на поставленный вопрос! Дружил с Левицкой?

– Дружил!

При упоминании о Еве сердце мое часто забилось. На лбу выступила легкая испарина.

– При чем здесь – Ева? – спросил я, раздражаясь все больше.

Мало того, что я потерял почти все, что было у меня дорогого, так этот участковый пытался влезть ко мне в душу, чтобы выскрести оттуда последнее! То, что мне самому теперь было просто жизненно необходимо! Это казалось мне верхом кощунства и несправедливости. Именно поэтому я не собирался делиться скудными остатками того, что составляло мою былую сущность, ни с кем. Тем более, с человеком, видящим свой долг не в том, чтобы докопаться до истины, а в том, чтобы нарыть фактов, которые уведут его в противоположном от нее направлении. Я понял это тотчас, едва старлей коснулся моих личных переживаний, как мне думалось, совершенно не связанных с поджогом отчего дома.

– А дай, я тебя чайком побалую, Степаныч! – вдруг, точно по волшебству, возникла перед участковым Ольга Петровна. – А хошь, так чо и покрепче изобразим!

Тот, кисло поморщившись, мельком глянул на нее.

– Нельзя мне, хозяюшка дорогая! На службе – я… А, впрочем!

Взгляд старлея на градус, а то и два, как будто бы убавил в холоде, точно морозильная камера, дверку которой забыли плотно прикрыть.

– От чаю не откажусь! Вот щас допрошу подозреваемого и тогда… Ставь пока что чайник на плиту, а то у меня и в самом деле в горле – засуха.

– Ну, это – другой разговор!

И хозяйка вновь исчезла из нашего поля зрения. После этого участковый вновь пристегнул меня к собственной довольно мрачной персоне своими «булавками». Так что я ощущал себя перед ним словно громоотвод перед ударом молнии, который казался неотвратим. «И за какие грехи – такая напасть? – с тоской и каким-то, по моему мнению, совершенно нелепым внутренним мандражем, ужасно злившим меня, думал я. – Отчего мне в жизни отведена ужасная роль: страдать за других?»

– Не стану тебя ничем обнадеживать, дружок!.. Кстати, у тебя карманы в штанах, случаем, не дырявые?

– Какие карманы?! Вы это – о чем?

Старлей начинал меня просто бесить.

– Да, все – о том же, гражданин Йовицкий! Отвалят тебе в них такой срок, что не унесешь! Если, конечно…

Голос участкового заскрежетал, точно листовая жесть под ногой ночного вора, осторожно ступавшего по крыше, чтобы через чердак влезть в чужой дом.

– …не расколешься напополам, точно грецкий орех, и не выложишь всю правду, какой бы хреновой она ни была!