Александр Кваченюк-Борецкий - Любовь нельзя убить. роман

– Так, это ж, и впрямь – мой! – наконец, изумленно воскликнул он, не зная радоваться ему неожиданно найденной пропаже, с которой он уже, как видно, смирился, или сделать вид, что ничего особенного не произошло, сохраняя при этом важную невозмутимость. – Где ты его нашел, дружище?

– Возле…

– Впрочем, не важно!

И чиновник, небрежно сунув портмоне в карман брюк, и, даже не удосужившись взглянуть на его содержимое, продолжил свой путь… «Во, дает!» – подумал Устюжанин, обескураженно глядя вслед удалявшемуся сановнику. Но тот, словно угадал его мысли… Взявшись за массивную ручку министерской двери, он вдруг остановился и, неохотно обернувшись, поманил Клима пальцем. Тот, не раздумывая, бросился вверх по лестнице.

– Спасибо, приятель! – вдруг сменив гнев на милость, и, добродушно усмехнувшись, сказал обремененный высокой должностью человек.

Затем, когда бумажник вновь очутился в его руке, он вынул из него ту самую визитку, по которой Клим определил хозяина его случайной находки и спросил:

– Как тебя зовут, парень?

– Клим! Клим Устюжанин! – не раздумывая, выпалил будущий олигарх.

– Что ж, Клим! Скучно будет, звони!..

Клим так и сделал, но уже после окончания института.

На третьем курсе Устюжанин закрутил роман с деканшей кафедры политэкономии. Она была значительно старше его возрастом, но – настолько без ума от поражавшего умом и успехами в учебе студента, что едва не развелась с собственным мужем. На четвертом племянник ректора ВУЗа пригласил Клима стать свидетелем на его свадьбе…

Клим был еще тот гусь!

– Ничего, Фрол! – хвастал он во время очередной встречи с младшим братом. – Скоро я стану богатым и куплю большой дом! Мы поселимся в нем втроем: я, ты и наша мать… Вот тогда и заживем на славу!

– Я не стану жить с тобой под одной крышей! – возразил тот.

– Это еще, что – за новости?

Младший брат, потупив взор, не решался посмотреть в глаза старшему.

– А вдруг его сожгут, как и пилораму нашего отца? Тогда и мы сгорим в нем заживо!

– Что за бред ты несешь, Фрол? Идя в лес, убей не волка, а страх в себе перед волком! – напомнил Клим младшему брату любимое изречение Степана Ивановича.

– Ага! – лишь для вида соглашался тот. – Если я и пойду в тот лес, то лишь с ружьем и патронами, не забыв начинить ими патронташ до отказа… Чтобы законы хозяев тайги, этих нелюдей, на себя вместо охотничьего костюма не примерить!..

– Ну, ты – придурок! – от души смеялся Клим. – Маленький придурок! Всю жизнь нищим решил прожить? Живи, я тебе мешать не стану, уж, это – точно! Завидовать мне еще потом будешь… Помяни мое слово! Конченный ты, люмпен!

– Кто? – не сразу понял Фрол.

– Голодранец, значит! Вот уморил, так уморил!

Но его слова ничуть не обидели Фрола.

– Я врачом буду! Людей буду лечить… Маму! Чтоб до ста лет прожила, не меньше…

– Ха-ха! Тебя самого лечить надо… В таком возрасте, а уже свихнулся!

Лукерья Захаровна не вмешивалась в их спор, хотя знала, что до ста лет ей, вряд ли, дотянуть… Да, и ни чему – это… А на том свете, глядишь, с мужем Степаном удастся свидеться.

Вскоре она и вправду умерла. А братья, кто – куда разъехались. И какое-то время лишь изредка посылали друг другу весточки. А потом… Потом, казалось, и вовсе забыли о существовании друг друга…

Это подруга Машка притащила ее на это чертово день рожденье к Митяю. Они учились вместе в одном институте, где прежде преподавал, ее уже давно почивший родитель, профессор Аграновский. Вслед за ним умерла мать Марии, и разменявшая четвертый десяток та продолжала жить в профессорской квартире вместе с младшим братом Ильей. Ох, уж этот Илья! Но о нем немного позднее…

Сам Митяй Рукавицин, коренной москвич, рос и воспитывался в зажиточной семье. А, когда повзрослел и встал на ноги, на материальный достаток тем более не жаловался. Не имелось для этого никаких причин… Волосы у него были русые, вьющиеся. Белесые брови. Глаза светло-карие с хитрым прищуром. Лицо овальное. Под стать ему, и характер – добродушный и покладистый. Илья был крепыш среднего роста с отменным здоровьем, о чем свидетельствовал его всегдашний румянец на немного полных щеках. Казалось, чего бы ему продолжать водить дружбу с бедной Машкой, которая кое-как сводила концы с концами? Братец-то ее каковский фрукт был! Нигде не работал. Да и, как выяснилось, наркотой баловался… А вот – чего! До сих пор появлялся он у нее на квартире из-за определенной, то есть, мужской надобности… А жениться, понятное дело, не хотел. Приходил с подарками. Деньжат подкидывал. Клим-то Устюжанин, хозяин фирмы, где Митяй работал, ему хорошо платил. И даже – очень. Но на большее Митяй не зарился. Почему? Да, все очень просто! Закваска у него была старомосковская. Коренные-то московиты всяких немыслимых богатеев на своем веку повидали. И, что потом с ними со всеми сталось? С богатеями этими?! То-то и оно! И Митяй был такой. Знал себе цену, но дозволенную черту никогда не переступал. Мудрость в его генах жила. Опыт вековой. Этого, как и талант, не пропьешь и по пустякам не разбазаришь. На этом, можно сказать, все и держалось всегда в престольной… А, значит, и – в стране.

Но на щедроты Митяя, как ни крути, Машке с братом все рано бы не прожить. Поэтому, чтобы, хоть как-то свой семейный бюджет устаканить, решила она одну из комнат в профессорской квартире приезжим за плату сдавать. Чем – не выход? Все так, когда припекало, поступали! Да и выбирать ей тоже особенно не приходилось. Дала объявление в газету. Так с Ирэн и познакомилась. Та приезжая была. Понятно, с какой целью она в Златоглавой объявилась. Покорять ее вздумала. А че там покорять-то?.. Смешно даже. Столица бедная, она – давно уже под чиновниками, как под монголо-татарским игом. Вся от коррупции сверху до низу прогнила. В общем, Ирэн богатый жених был нужен. И – весь сказ. Красоту свою она высоко ценила. Тонкая талия, грудь – второй размер. В шикарной копне волос – и брошь недорогая, как радуга. Брови, как два моста над Москва-рекой. Кожа – белая. Лоб – высокий. Походка – царственная. А глаза! Главное – это ее глаза. Ну, столько в них всего было! И озорства, и лукавства, и серьезности, и страсти. Да, глядя на Ирэн, всякий мог бы сказать, что это – вам не какая-нибудь обычная девчонка. Уж, если какого мужика в оборот возьмет, то, считай, как в Бермудском треугольнике или бесовском омуте, наподобие юркого коридора из реального в параллельный мир, он навсегда пропал.

Когда Ирэн у Машки жить стала, Илья сперва на нее таращился, аж, зенки у него из орбит едва не выпрыгивали. Лишний раз, точно кол проглотил, шелохнуться при ней не мог. До того робел! Наверное, впервые такую бабу вживую видел. Сестра-то его, хоть и добра, и умна была, и черты приятные лица имела, но, честно признаться, рядом с Ирэн выглядела очень бледно. Ее карие глаза, каштановые кудряшки да тонкие, всегда плотно сжатые, словно она боялась слово лишнее обронить, губы и несколько крупнее, чем хотелось бы, костистый нос не производили особенного впечатления на противоположный пол. Ну, внешность, как внешность. Не всякой же Моно Лизой на свет рождаться! Иначе, никаких богатств не хватит, чтобы сумасшедших красоток, если их будет на этой Земле значительно выше нормы, квартирами, машинами, бриллиантами да дорогими мехами задаривать. Хотя стремиться к этому, конечно, надо…