Анна Воропаева - Первый Феникс

– Привет, – хрипло отозвался Юра, не придумав ничего лучше. В конце концов, он же пришёл поговорить.

– Ответил! – взвизгнул голос. – Он ответил мне, ответил!

Воздух задрожал от скрежета ногтя о камень. Мужчина, стоя по другую сторону забора, медленно вёл пальцами по кирпичам, заворожённо глядя, как те сыпятся мелкой крошкой под ноги. Он чуть приплясывал и улыбался так сильно, что в уголках синих губ выглянули тёмные капли крови.

– Кто ты?

Юрин голос звучал безразлично. А мужчина ждал испуга – да, страх расстроил бы его, но…

– Не помнишь? – он говорил быстро, чтобы успеть, пока густая кровь снова не заполнила его горло.

Мужчина увидел, как Юра отрицательно покачал головой. Хорошо иметь такие глаза.

– Вспомнишь, – он прижался к забору. – Тебя ждут.

– Что? – парень непонимающе уставился на забор, почти глядя в глаза собеседнику. – Кто ждёт? Где?

Мужчина сглотнул кровь, чтобы ответить, но её собралось в горле слишком много. Чёрная вязкая жидкость сочилась между его тонкими зубами и стекала по подбородку.

– Отвечай! – крикнул охотник.

Мужчина отчаянно глядел на Юру, растирая тыльной стороной ладони по лицу струящуюся смолистую кровь. Парень сомневался, не ушёл ли этот странный человек, хотя кожей чувствовал, что нет. Но как ему, мужчине в чёрном плаще, сказать, как дать охотнику понять, что он всё ещё здесь? Он слишком долго искал этого юношу, так долго, что успел забыть, зачем вообще пришёл. А потом вдруг они встретились. Прямо тут, совсем рядом.

Мужчина наклонился, извергая из себя несколько литров густой жижи. Коротко отдышался, прокашлялся и опять прижался к забору.

– Возвращайся, – он почти выплюнул эти слова, снова подавившись уже наполнившей горло кровью.

Он хотел бы ещё поговорить – это было так здорово, слышать, как тебе отвечают, вести разговор – но времени не оставалось.

Юра быстро пробежал вдоль забора и наконец нашёл высокий пень совсем рядом со стеной. Оттолкнувшись от него, он в два прыжка очутился по ту сторону, лишь чуть порвав рукав об острые шпили забора. Но всё зря – он увидел только стремительно удаляющуюся спину, закрытую длинным тёмным плащом.

Парень побежал следом, но тот двигался слишком быстро – через пару минут мужчина пропал из виду. Краев стоял, упёршись руками в колени и переводя дыхание.

Пожалуй, это был один из самых странных разговоров в его жизни. Не самый странный, но точно в первой десятке. Он опасался этого мужчины – вряд ли могло быть иначе, но это было лишь в голове, в разуме. Навязанный окружающей действительностью, той же, которая говорит, что красиво, а что нет. Какая музыка приятна, какая – нет, какая картина – шедевр, а какая – повод отвести ребёнка к психиатру.

Действительность говорила, что мужчина был устрашающ, но сам Юра нутром своим, если отключить разум, страха не ощущал. Он думал, что должен бы, но нет, этого не случилось. Что он ощущал – так это интерес и близость ответа. Как когда пытаешься вспомнить слово, а оно вот – совсем близко, крутится на языке, ты почти его вспомнил, надо ещё чуть-чуть. И пока не вспомнишь, о другом думать не сможешь.

Но сейчас вспомнить не удалось. Он ещё раз оглянулся вокруг и обежал несколько соседних улиц, надеясь, что снова заметит пару чернильных глаз без век, уставившихся на него. Но, не добившись успеха, покрытый уличной пылью, он зашагал в сторону больницы, готовый получить разнос от новоприобретённого начальства.

По пути к больнице он сделал крюк, чтобы забрать истошно орущую рацию из кустов. Взглянул на трясущийся от сигнала (и злости Глеба) прибор, вскрыл заднюю панель, снеся в процессе пару крупных болтов, и вытряхнул блок питания.

Рация замолкла, парень облегчённо выдохнул. После ужина, который, похоже, уже завершился, в больнице воцарялась тишина – и внутри, и снаружи. Трудно было поверить, что всего час назад этот парк был заполнен струящимся между вязов и яблонь движением, детским смехом и тихими разговорами.

Сейчас здесь были лишь вечерняя прохлада да мягкая тишь. Вдали слышался плеск воды – там стоял маленький фонтан. Юра присел на край клумбы и оглянулся – казалось, деревья тоже замерли, ни один листочек не шевелился. Где-то слышалось стрекотание сверчков, но достаточно далеко, чтобы не быть частью этого места.

– Я подвешу тебя на флагштоке!

Глеб чуть не выпал из окна, но кричать не перестал. Он побледнел от гнева, на лбу вздулась вена.

– Молодой человек, не шумите! – послышалось откуда-то выше.

– На часы смотрел, пацан? – сбоку.

– Юноша, – звонкий старушечий голос, – подвешивайте хоть меня, хоть голышом, но утром!

Со всех сторон на майора сыпались обвинения (и предложения сомнительного характера). Глеб решил не гневить пациентов и молча бросил на подчинённого грозный многозначительный взгляд. Юра кивнул сквозь смех и двинулся в сторону парадного входа.

Через несколько минут гневные выкрики переросли в душевные беседы между этажами, и когда Юра свернул с лестницы на третий этаж, он застал медсестёр, которые сердито упрашивали пациентов отложить общение через открытые окна на завтра, а лучше вообще знакомиться на прогулках, а не кричать на весь город. Женщины в застиранных белых халатах ворчали, что это больница, а не пионерский лагерь, то и дело заглядывая в палаты и шикая на развеселившихся стариков.

Спустя какое-то время на больницу вновь опустилась привычная тишина. Её нарушал лишь редкий храп и негромко включённый крошечный телевизор у дежурной медсестры. Девушка зевала, вникая в события, которые разворачивались в простом, но не лишённом очарования детективном сериале о доблестных милиционерах, снятым как раз для таких ночей.

– Не положено, – отрезал один из прапорщиков, когда Юра подошёл к нужной ему двери.

– Как это не положено? – удивился тот.

– Приказ.

Юра закатил глаза и потянулся к двери, чтобы хотя бы постучать, но второй прапорщик схватил его за руку и оттолкнул.

– Вы ошалели совсем?!

– Нам приказано никого не впускать, – снова протараторил первый, проглатывая окончания слов.

– Меня ждут, – Юра посмотрел на них исподлобья с кислой миной на лице.

Хуже глупых людей – только глупые люди, получившие приказ.

– Не положено.

– Позовите Глеба!

– Не положено.

– Майор Майоров не вносил изменений в приказ, – добавил второй.

– Погодите, что? – Юра хохотнул. – Майоров? Майор Майоров? Ха! Вот уж точно поэт-хреноплёт.

Прапорщики непонимающе покосились на него и никак не среагировали.

– Кхм, а врачей вы тоже не пускаете?

– Пускаем, – ответили они в один голос, переглянувшись.

– Я врач.

– Нет, – улыбнулись.

– Откуда вам знать?

– Ты без халата, – сказал первый тем тоном, с которым дуракам объясняют прописные истины.