Любовь Гайдученко - Глас вопиющего в пустыне 2. Короткие повести, рассказы, фантастика, публицистические и философские эссе

Ну да Бог с ним, с этим большинством, она никогда ни на кого не равнялась и ни с кем себя не сравнивала. Каждый должен судить себя сам, а что про него говорят люди – это тысячу раз бывает неверно: разве они могут знать твою подноготную? Но и она себя знала не до конца. Например, никогда не могла предположить, что может сойти с ума и любить, как ненормальная – всегда себя считала человеком рефлексирующим, во всём сомневающимся, вечно рассуждающим – а можно ли то, а можно ли это? И вдруг в одну минуту потеряла голову на целых двадцать лет – и ничего не могла с собой поделать, она себе элементарно не принадлежала. До этого всё было не так, всегда голова, разум, мозги (ну что там ещё?) были при ней, и она себя считала холодным здравым человеком. Вот смешно – до такой степени не подозревать в себе такого, можно сказать, вулкана страстей!!! Тем более, что всё, что было связано с плотью, вызывало у неё раньше какое-то своеобразное чувство брезгливости. Во-первых, её воспитывала бабушка, которая, можно сказать, так никогда и не стала женщиной, хоть имела троих детей (одна девочка умерла совсем маленькой). Понятия о сексе у неё были самые чудовищные, хуже, чем у старой девы. И она ей повторяла всё её детство, что все мужики сволочи и хотят только одного – обмануть и попользоваться. Этот рефрен она слышала чуть ли не с младенчества, и как только после этого она всё-таки имела дело с этими самыми «мужиками»? А ещё её очень отталкивала прямолинейность этих отношений у простого народа. Никакой романтики – «пошли?» «пошли!» Вот и вся любовь. А все эти грязные выражения, все сальности, связанные с «нижним отделом»?.. Всегда было противно слушать, когда высказывался какой-нибудь мужик в транспорте, излагая свои примитивные понятия о том, что для неё всегда было величайшей тайной и загадкой.

Лет до семнадцати она вообще никак не общалась с противоположным полом. Она, по правде говоря, росла одиноким ребёнком, проводящим всё своё свободное время за чтением книг. Она и с девочками-то никогда особо не дружила – ей были неинтересны их разговоры о куклах, о тряпках, обо всякой ерунде.

И до неё только на старости лет дошло, что командует людьми секс, весь мир крутится вокруг него, он главный и основной инстинкт в этой жизни. Слишком явно она заметила, как эти самые «мужики» перестали обращать на неё внимание, когда закончилась молодость, расплылась точёная фигурка, и она потеряла девичью свежесть и привлекательность. Никому ни на фиг не нужен в женщине ум и всякое такое… А нужно молодое гладенькое девичье тельце. Ведь сколько мы знаем случаев, когда очень умные и известные люди бросают своих ровесниц-жён и женятся на девочках намного моложе себя, часто на полных дурочках и финтифлюшках.

А когда она сама, никогда не терявшая разума, вдруг поняла, что она в миллион раз хуже всех этих двуногих похотливых козлов, что её просто трясёт, когда объект её страсти находится рядом – вот уж было открытие так открытие, почище открытия Америки! Теперь она знала, на что может быть способна. Только вряд ли ещё раз она встретит теперь существо, к которому у неё вспыхнет такое сильное чувство. А впрочем, как знать… Зарекаться никогда нельзя. Жизнь любит преподносить сюрпризы, и не всегда же будет тянуться эта ужасная полоса, в которой, кроме «лесоповала», ничего другого не существовало («лесоповалом» она называла теперешнюю жизнь в деревне, всю эту «опупею» с дровами и жутким безденежным бытом, это было так тяжело, что ни о каких «чувствах» даже и не мечталось).

Время летело со сверхзвуковой скоростью, вот уже полфевраля прошло. У неё что-то стало понемногу налаживаться, появился какой-то просвет, хотя и оставались снега и морозы, чуть ли не каждодневный «лесоповал», после которого она лежала трупом. Забрезжила какая-то слабая надежда, что уже очень скоро будет весна, тепло, они снова с единственной спутницей её жизни кошкой Мусей попадут на своё любимое Азовское море… А главное, она понимала, что она не умрёт. Не сейчас ещё. Это время познать главную тайну жизни ещё не наступило – она не выполнила своего предназначения на этой Земле. И вообще, говорят же, что кого беды и несчастья не убивают, того они закаляют. А она, несмотря ни на что, была полна энергии и всяческих планов. Как бы жизнь её ни била, она не могла её не любить.

Я не знала, что наступит время, когда жить станет очень трудно. Вся моя жизнь до этого была, может быть, не такой уж стандартной и похожей на жизнь большинства, но более или менее благополучной. Детство прошло под эгидой строгой бабушки. Она была из старых интеллигентов, и я ей многим обязана, несмотря на то, что росла я ужасной строптивицей и лет этак с пятнадцати совершенно перестала её, бедняжку, слушаться. И только впоследствии я вдруг стала обнаруживать в себе проросшие семена бабушкиного воспитания – то, что я начисто отвергала при её жизни, дало буйные всходы в моей душе тогда, когда жизнь покатилась под горку и в плане возраста и во всех прочих смыслах: когда произошёл полный крах этого самого «благополучия» – я превратилась в бомжа, не имеющего пристанища на этом свете, когда начались мои больше чем десятилетние скитания.

Лет этак с семнадцати я начала упорно себя «искать». Из этого ничего не получалось – я пыталась найти свою «нишу» среди множества людей, но так как я была натурой, не принадлежащей ни к какому ярко выраженному типу человека (не было во мне ни задатков «учёной дамы», ни стремления сделать какую-либо карьеру, и простой личностью меня посчитать было трудно, чтобы заниматься каким-нибудь не требующим особой квалификации трудом), я так себя и не нашла. До сих пор.

Прожив на свете уже достаточно долго, я поняла, что я несовместима с теми людьми, с которыми приходится общаться по жизни каждый день. Денег, чтобы купить необитаемый остров, у меня, естественно, не было. Так что бежать куда-то, кроме как в самоё себя, было некуда. Вот и оставалось «ковыряться» в своей душе до потери сознания. Я сознавала, что это никому не нужно, кроме меня самой, но выхода у меня не было никакого.

Впрочем, несколько раз жизнь давала мне шанс выйти из своего внутреннего мира. Первый раз – это когда я народила главное несчастье всей своей жизни, дочь, которую лет пятнадцать обожала просто до неистовства. Мы с ней были подруги, а не мать с дочерью. Может быть, этому способствовало то, что я была так называемой матерью-одиночкой, и жили мы с ней вдвоём, пока не появился третий персонаж, которого я тоже стала дико обожать (наверное, я не способна на «нормальные» чувства: уж если я кого-то люблю, то любовь эта захлёстывает меня с головой, я в ней тону и ничего не соображаю, становлюсь просто неуправляемой и невменяемой. Слава Богу, что такое случилось лишь однажды, но длилось, правда, около двадцати лет, показавшиеся мне одной секундой).