Александр Муниров - Сказка о Гоше

Проблемы начинались в общении. Мальчик Гоша не мог связать двух слов, предварительно к этому не подготовившись. Думал он очень складно, но сказать то что думает – не мог и все диалоги с мальчиком превращались в монологи, если только разговор не протекал по Гошиным правилам, когда он заранее знал, что сказать в ответ. А так бывало очень нечасто.

– Это возрастная застенчивость, – говорили психологи его маме, – пройдет. Мальчику надо больше общаться со сверстниками.

Сверстники и окрестили его дурачком в самый первый учебный день, когда Гоша, после переезда в этот дом, пошел в школу.

– О, новенький! Ты откуда к нам пришел? – обступили они мальчика.

Потом Гошу спросили, почему он не отвечает, а он только жалко улыбался вместо ответа, неспособный сходу рассказать о своем недостатке.

– Ты что, дурачок? – спросила одна девочка, тем самым поставив крест на гошиной школьной популярности.

Каким-то образом, не исключено, что и через братьев-Химиков, этот эпитет дошел до дома и, спустя пару месяцев, Гоша, сам того не ожидая, понял, что является, для живущих здесь людей, официальным придомовым дурачком.

Надо сказать, что это было не так плохо. Взрослые люди, в отличие от детей, к дурачкам относились с сочувствием.

– Знаешь, – сказал ему однажды мусорный гоблин, – мне кажется, что в жизни у тебя будут большие проблемы. Не знаю как сейчас, но лет через девять ты почувствуешь это в полной мере.

Они тогда сидели у входа в подвал, так удачно расположенного, что мама, даже если и выглянула бы в окно, не увидела, что ее сын отмораживает себе пятую точку на холодных и грязных ступеньках, ведущих вниз.

Гоша с трудом представлял, что через несколько лет проблем может быть еще больше, чем сейчас. Будучи от природы очень добрым, он не мог дать сверстникам такой отпор, чтобы те отстали, а ярлык, навешанный в первый день в школе – проблема, от которой одной добротой не избавиться. Хорошо еще, что мама об этом не знала. Ей и без того забот хватало.

Бывает в жизни, знаете ли, когда ты рожаешь ребенка в восемнадцать лет, двумя годами ранее выйдя замуж за человека, уже недовольного такой перспективой, хотя, конечно, и не говорящего об этом вслух. Спустя еще пару лет разводишься и остаешься матерью-одиночкой с ребенком на руках, словно щитом закрывающим тебя от возможных ухажеров, что могли бы заполнить вакантное место второй половины.

К тринадцати Гошиным годам, они с мамой жили разной жизнью, лишь время от времени пересекаясь для тех дел, которые нельзя было выполнить порознь. Например, чтобы сводить Гошу к стоматологу.

Мама уходила на работу, приходила домой, готовила, спрашивала Гошу о его делах, получала заранее подготовленный ответ «нормально» и занималась своими делами. Ближе к полуночи она целовала сына в лоб, отправляя его спать. В этом и заключалась ее материнская забота.

Когда у мамы случался выходной, они полдня делали что-нибудь вместе – ходили по магазинам или убирались. Признаться, Гоша предпочитал, чтобы у мамы вообще не было выходных. Но терпел, все-таки мама.

Может показаться, что Гоша не рад жить с такой матерью, но это было не так. Несчастлив он был по другим поводам, а жизнь с мамой его устраивала. Гоша, конечно же, видел фильмы о счастливых семьях и заботливых мамах, что рассказывали детям сказки на ночь, играли во всевозможные игры, не говоря уже об участии во всех аспектах жизни своих чад, но не был уверен, что хочет этого. Сказки он читал сам, не торопясь побыстрее с ними покончить, чтобы заняться другой деятельностью, как часто делают взрослые, а уж играть в то, во что играл Гоша, мама вряд ли бы смогла.

В общем и целом, можно сказать, что взамен обильной родительской любви Гоша получил право на свободу и право играть с теми, кого он сам определил в друзья.

Примерно за месяц до переезда в этот дом, к Гоше подошел его друг – Тощий Бок, обладатель рваного плаща и редких длинным волос. И сказал:

– Прознал о том, куда ты уезжаешь. Передавай от меня привет Карлу и Кристине, – он вытащил из кармана руку, в которой были зажаты золотые часы на цепочке, – отдай, пожалуйста, Кристине и скажи, что Тощий Бок просит прощения.

Кто такая была эта Кристина и как ее искать, Гоша конечно же не знал, а друг не объяснил, но часы все равно взял. Друзьям нужно помогать, так везде написано. К тому же, Тощий Бок редко его о чем-нибудь просил, а значит это и в самом деле было крайне важно. Гошин друг был крайне неприхотлив, жил в соседнем недостроенном доме, куда Гоша часто лазил после школы и слыл редким гадом, если верить соседям. По своим же собственным словам, Тощий Бок зарабатывал на жизнь тем, что, при помощи перфоратора, делал дырки в стенах жителей близлежащих домов, чтобы живущие в квартирах люди из тех, кто не открывает окна, не задохнулись.

– Когда же этот гад прекратит? – ругались соседи, да и Гошина мама тоже, когда слышали звук работающего перфоратора.

– А как им еще дышать? – ответил Тощий Бок, когда Гоша спросил об этом, – да, работа неблагодарная, но очень нужная.

По его же словам, Тощему Боку за его важную работу платила служба спасения. Пусть и немного, но неприхотливому Гошиному другу на жизнь хватало.

Расставаться с ним не хотелось, несмотря на свой невзрачный внешний вид, Бок был хорошим другом, ни разу не смеявшимся над Гошей. Но мама сказала, что теперь у них есть своя квартира и больше нет нужды платить за съемную, а в таких вопросах ее слова были более весомыми.

Потом, правда, оказалось, что иметь свою квартиру не так уж и здорово. Мама говорила о ней с таким энтузиазмом, что Гоша поневоле представил себе светлое солнечное жилище где-нибудь на верхнем этаже, в идеале недалеко от старого дома, только еще лучше, раза в полтора, если не по жилищным условиям, то по неуловимому ощущению счастья, которое не всегда зависит от жилой площади.

Оказалось достаточно всего одного взгляда на новый дом, чтобы в этом разубедиться. Он стоял на самом краю города, выходя окнами, с одной стороны, на, огороженный чугунной решеткой, двор с пустой детской площадкой, с другой – на белый бетонный забор с колючей проволокой сверху, за которой располагались какие-то склады. Между домом и складами, словно границей, пролегала автодорога, в месте встречи с домом огибая его полупетлей. От остановки и других домов, до этого, вела дорожка через небольшой запущенный скверик, в котором жили собаки.

Гоше показалось, что дому лет сто или даже двести. Сложенный из красного кирпича, снаружи он, своей угрюмостью, напоминал древние особняки, в которых обитали привидения, только без свойственной особнякам роскоши. Внутри, как позже выяснилось, было холодно (зимой) и сыро (всегда). Звук шагов по лестнице, где пол на площадках выложен мелкой черно-белой плиткой звучал непривычно громко, а скрипучие деревянные полы в квартире заставляли внимательно выбирать дорогу. Облезлая штукатурка на стенах и потолке, высоченные деревянные двери с щелью для почты вместо дверных глазков и странной формы изогнутые перила. Все вместе это выглядело таким запущенным, по сравнению с их прежней квартирой, что Гоша, еще не успев сюда въехать, уже заведомо разочаровался. Тощий Бок бы здесь точно не прижился – при таком обилии сквозняков ему не нашлось бы работы.