Сергофан Прокудин - Все бабы – … Книга о любви и ненависти

И вот ведь в чём вся штука: чаще всего самые добрые, отзывчивые и понимающие женщины – именно некрасивые. Они способны лучше понять чужое страдание, потому что их души облагорожены собственным. В этом отношении красотки, которые кладут жизнь на то, чтобы вырастить в себе самомнение небывалых размеров, и рядом не стояли с любой из замарашек. Если бы у мужиков было чуть больше мозгов, им бы стоило выбирать себе жену именно из совсем уж неказистых девушек: такая до смерти будет пылинки с тебя сдувать, почитать, ноги мыть и воду пить, закармливать антрекотами, безукоризненно обихаживать дом и детей.

Но мужчины – как большие дети, не переболевшие новогодними праздниками. Им всё кажется, что под глянцевыми упаковками с бантиками как раз и скрывается их счастье. Женятся, откроют – а там вонючая какашка лежит. Бросают и тянутся к другой праздничной коробочке. Особо тупые успевают проделать эту процедуру раз по пять-шесть за жизнь.

В чём-то я их понимаю. Есть старый анекдот, как к одному попу пришла страшная женщина и попросила переспать с ней. Поп резонно возразил, что больно уж она страшна, и, пожалуй, ничего у них не получится. Продолжая настаивать, дама выдвинула контраргумент: такой, мол, её создал бог, и тут ничего не попишешь. Тогда поп облегчённо кивнул на своё высшее начальство и сказал: «Вот пусть бог тебя и ебёт!».

Мне жаль некрасивых женщин, но я ничем не лучше этого попа и всех прочих мужиков. Зная, что жизнь моя коротка, и мне предстоит прожить её в унылых городах, в никудышных бытовых условиях, я предпочту иное: пусть хотя бы у себя дома я забуду о хищных вещах века, пусть вечерами передо мной мелькает и щебечет нечто цветастое, миленькое, обладающее мягкими округлостями и солнечной улыбкой.

Но ведь уродинам тоже хочется обставить свою жизнь мужчинами достойной фактуры! А этого по определению не происходит никогда, и они замыкаются, как черепаха в панцирь, как устрица в свою раковину, придумывают себе воображаемые миры, тайно фанатеют от звёзд эстрады и заглядываются на чужих детей. Они бросаются в панику при первом же приближении менопаузы и стараются успеть понести от ближайшего проезжего молодца. Сейчас у них это называется «родить для себя». (Интересно, смекаю я себе, а обычно для кого женщины рожают детей – для партии и правительства, что ли?) И хорошо ещё, если проезжий молодец был хотя бы в меру пьян и положительно повлиял на генотип потомства. А ну как родится копия мамы?!

Да и в любом случае это воспроизводство обречено на неудачу: может ли воспитать достойную и уверенную в себе личность одинокая закомплексованная страшила? Скорее всего, получится дубликат несчастной судьбы, своим рождением обречённый на это. Нельзя рожать детей для себя! Это вам не игрушки – лучше Бобика заведите, твари! Детей надо рожать для них самих, желательно в полной семье и в нормальных бытовых условиях.

Короче, проблема личного счастья дурнушек глобальна хлеще, чем озоновые дыры и афганские талибы, вместе взятые. Учёные дебилы, вместо того, чтобы упрямо клонировать овечек, лучше бы озаботились тем, как с помощью генной инженерии сбалансировать генофонд человечества. Чтобы девы были поголовно блондинисты и сисясты, а мужи – брюнетисты и мускулисты. Может быть, тогда мы не высаживались бы по этому поводу и больше задумывались о душе друг друга…

А пока золушки обходятся подручными средствами. Есть в психологии такой здравый термин – сублимация. Говоря проще, если грыжу зашить в одном месте, она вылезет в другом, но, может быть, с меньшим вредом для организма. Неистраченная и незадействованная любовная энергия перерабатывается в другие её виды, и тогда страшные женщины становятся бизнесвуменками, спортсменками и общественными деятельницами. Присмотритесь повнимательнее к телетрансляциям соревнований либо заседаний госдумы, и вы убедитесь в правоте моих слов: уродина среди депутаток – каждая первая. Есть, конечно, всякие там хакамады, но они – лишь исключения, подтверждающие общее правило. И это нормально: природа не терпит пустот и хотя бы таким способом извлекает пользу из своих внешне неудачных творений.

Животное я домашнее, но иногда специально захаживаю в пивняки и дешёвые кафешки, чтобы сжевать там под пивко румяного цыплака и поглазеть на забавных муфлонов рода человеческого, кучкующихся и галдящих за столиками. А ещё то и дело там я встречаю их – жалкое и душераздирающее зрелище, как выразился бы ишак Иа-Иа…

По сколько человек обычно собираются в кафе дамы за одним столиком? По одной? Мимо! Общего места всех вестернов – шикарных грудастых блондинок, в одиночестве скучающих у стойки бара и доёбывающихся до таких же одиноких ковбоев, в Сибири не бывает – тут вам не Америка. Если за столиком доверительно склонились друг к другу две женщины – это либо одинокие подружки пересеклись в большом городе, чтобы на скорую руку обменяться новостями, либо молодые жёны на часок сбежали из своих семей – ностальгически вспомнить дни свободы. А вот женские компании от трёх до шести единиц – больше обычно не встречается – это тема для особого разговора.

Они берут на всю толпу одну бутылку водяры и каких-нибудь не сильно вредоносных салатиков, громко говорят, громко хохочут и поминутно бегают курить на улицу. Беседа их, как правило, вертится вокруг общих знакомых или ежедневных драматических перипетий офисной жизни. Всё это – одинокие тётки, стая гиен, которые сбежались поглядеться друг в друга, как в зеркала, и лишний раз убедиться – они не единственные уроды на свете.

Женское одиночество XXI века устроено принципиально иначе, чем в былые времена. В 40—50-е годы прошлого столетия мужиков, выбитых войнами и геноцидом, попросту не хватало. Одна из моих тётушек – тётя Таня – всю жизнь хранила верность погибшему на войне жениху и не вышла замуж до самой смерти. Другая тётушка – тётя Аня – молодой девчонкой в одиночку поднимала большую семью, потому что их отца забрали в тридцать седьмом на целое десятилетие. В 60—70-е годы на одиноких женщин ещё смотрели косо, как на ущербных, матери-одиночки по определению слыли шлюхами, и даже честным разведёнкам не всегда удавалось снова отрегулировать свою семейную жизнь. Большинство их так и проскиталось до пенсии по общагам и чужим углам. А вот реформенные девяностые – эпоха массового рождения челночниц и баб-начальников – поманила женщин шансом: самостоятельно вылепить свою жизнь. Возможность свободно снять жильё и зацепиться зубами в мегаполисе исковеркала жизни многим.