Сергофан Прокудин - Все бабы – … Книга о любви и ненависти

Продукты женской логики

Да. – Нет.

Может быть. – Нет.

Нам нужно. – Я хочу.

Извини. – Ты должен попросить у меня прощения!

Делай, как считаешь нужным. – Попробуй только сделать так!

Ты меня любишь? – Мне грустно, плохо и одиноко.

У меня толстая попа? – Скажи, что я самая красивая!

А ты любишь меня больше всех? – Я сделала кое-что, что приведёт тебя в тихий ужас.

Я знала, что тебе это наверняка понравится. – И попробуй только скорчить ебало при виде моего подарка!

Одну минуточку, и я буду готова. – Займись пока чем-нибудь: почитай, посмотри телевизор, можешь немного вздремнуть или даже вздрочнуть.

Хочу повесить новые шторы. – Хочу новые обои, ковёр, унитаз, мебель, шубу, машину, квартиру и вон те хорошенькие серёжки.

Женщины, наверно, любят таких мужественных, как ты. – А, может быть, ты всё-таки вымоешься и побреешься?

Если бы нам с тобой можно было всё начать сначала… – Какая же я идиотка, что вообще с тобой связалась!

Авторизованный перевод с женского

Расстреляйте меня из рогатки, но и, умирая, я буду твердить одно: фетишисты – не извращенцы, а последняя ниточка, связывающая человека с его истинной природой.

В годы оны, ещё будучи молодым и красивым, я как-то забрёл по вполне естественной нужде в кусты городского парка имени главного массовика-затейника СССР Максима Горького. Вдумчиво посвятив себя процессу, я вдруг случайно повернул голову в сторону и остолбенел. Метрах в трёх от меня на траве валялась разноцветная россыпь женских трусов. Нет, это было не изысканное кружевное бельё, каким фемины сегодня раскаляют добела вожделение своих воздыхателей. Советские женщины тех баснословных лет в массе своей носили мощные панталоны однотонной расцветки, перехваченные резинками где-то в районе колен.

Обнаруженное мной скопище трусов было бельём не только что из магазина и даже не похищенным с бельевой верёвки, насколько я мог судить по жёлтым разводам, украшавшим некоторые экземпляры. Трудно сказать, бросил ли сей клад бежавший в панике фетишист, которого я спугнул своим появлением, или же я случайно набрёл на капище, в котором неизвестный дядька периодически предавался своим разнузданным жертвоприношениям. Я незамедлительно представил, как он в экстазе катается по этим предметам женского туалета, как погружает свой нос в узоры, оставленные мочой безымянных тёток, и меня едва не вывернуло наружу от отвращения.

Прошло с тех пор ужасно много лет. Я немало попробовал, ещё больше повидал, с годами моя брезгливая терпимость к фетишистам сменилась пониманием и где-то даже восхищением. Естественно, что я не имею в виду экстремалов, собирающих на помойках использованные тампаксы или похищающих у восьмидесятилетней бабки ночную сорочку, пропитанную замшелыми и удушливыми старческими флюидами. Выпьем за отчаянных фантазёров, чьё изощрённое воображение вызывает к жизни целые стаи соблазнительнейших женских кадавров!

Вы задумывались когда-нибудь над тем, почему в человеческом языке нет слов, обозначающих запахи? По мере необходимости люди прибегают либо к лексическим единицам, предназначенных для других органов чувств (кислый запах, резкий запах), либо сравнивают обонятельные ощущения с уже известными (запах мёда, запах гари). Почему же с запахами всё сложилось так скромно у болтливого человечества?

Ответ, в общем-то, лежит на поверхности. Нос человека, очевидно, был одним из самых древних источников информации об окружающем мире. Лёгкий оттенок жасмина в ветерке, прилетевшем из-за дальних гор, или стойкая вонь кабаньего стада, прошедшего на водопой позавчера, давали пищу интуиции, которой и пользовался человек в повседневной жизни, а вовсе не разумом – новомодным изобретением эволюции. С развитием трудовых навыков, с появлением второй сигнальной системы – речевого аппарата, с глупым стремлением анализировать всё, – ценность обоняния начала отходить на второй план. И к моменту, когда, согласно библейской версии, человек принялся давать наименования всему сущему, необходимость называть запахи специальными словами, в общем, отпала.

Впрочем, интуиция по сей день часто посрамляет разум, и обонятельные центры, залегающие в самой древней коре головного мозга, способны вызывать очень сильные и острые ощущения, на чём, собственно, и построена вся парфюмерная индустрия. Идёшь ты себе по вечерней городской улице, никого не трогаешь, как вдруг пахнёт на тебя чем-то старинным из подворотни, или от встречной дамочки повеет едва уловимым ароматом, и ты уже замер весь: господи, вот точно так же пахло в одна тысяча восемьсот сорокнадцатом году, 30-го ноября, и шёл густой снег, и фонари отбрасывали косые тени, а её милые глаза глядели на тебя снизу вверх из-под вязаной шапочки… И – всё. Простое сцепление молекул запаха опрокидывает тебя глубоко в прошлое, и ты ощущаешь, как крыша на твоей голове неумолимо заваливается набок.

Согласитесь, что в вашей жизни хотя бы единожды случалось такое? Вот вам и демоническая сила запахов.

Фетишист – живое ископаемое тех незапамятных времён, когда самец за сто вёрст раздувающимися ноздрями чуял выделения самки в течке и ломился сквозь кустарник, с фаллосом наперевес, рыча и скрипя зубами, – только бы овладеть женщиной и так ненадолго усмирить бушующую в нём злую силу. Современный фетишист может быть тихим, скромным человечком и вообще носить шляпу, но в его организме спусковая кнопка возбуждения напрямую соединена не просто с женским объектом, а всего лишь с намёком на него. Встречаются, конечно, уникумы, которым, кроме намёка, уже ничего больше и не надо: они годами готовы рукоблудствовать над драными колготками. Но это – тупиковая ветвь фетишизма, замкнутая сама в себе. Истинный фетишист западает на благую весть о женщине лишь тогда, когда почему-либо не может взять объект страсти в его натуральном выражении.

Арсенал фетишиста не исчерпывается запахами. Тут тебе и тембр голоса, и предметы дамского туалета, обувь, одежда, всякие безделушки, – да что угодно, лишь бы оно ассоциировалось с женщиной и нажимало кнопочку внутри.

Всякий фетишист – истинный Шерлок Холмс. Симбиоз основного инстинкта и аналитических наклонностей даёт дедуктивный инструмент устрашающей силы, с помощью которого фетишист по обрывку запаха, волоску с интимного места или заношенному лифчику может воссоздать цельный и искусительный женский образ. Плевать, что, возможно, сам оригинал не идёт ни в какое сравнение со своим фантомом: главное – в силе ощущений, работающих на топливе воспалённого мужского воображения.