Ксения Демиденко - Практическая педагогика. Роман о школе, любви и не только…

Наталья Владимировна, видать, подпитывалась от энергии, которую вырабатывал детский организм, когда она выводила жирной краснющей пастой толстенную двойку на полдневника.

– Олесь Гончар, «Собор», отрывок, – покривлялся Вигура.

Я помню чудное мгновенье

Передо мной явилась ты…

Наталья Владимировна покраснела, потом побледнела, а затем переварила свой гнев и выговорила:

– Не с той оперы отрывок, юноша. Читайте «Собор»!

Саша совершенно спокойно начал читать сначала «Белеет парус одинокий», потом письмо Татьяны Лариной. У парня отличная память на поэтические произведения русской литературы, а вот с «Собором» – никак. Не та аура, планеты не сошлись, полнолуние помешало. И вот когда он задорно начал декламировать: «Раз в крещенский вечерок девушки гадали…», Наталья Владимировна поднялась со стула (зрелище: вулкан готовится к извержению) и как заорет на весь класс:

– Тихо-о-о-о!!!

Все затихли, словно мыши, а Саша засмеялся. Тогда учительница как грохнула кулаком по столу. Вот теперь в классе настала гробовая тишина, затих даже Саша. Спустя несколько секунд послышался треск, и по столу пробежала трещина… стол из ДСП развалился на две половинки, а учительница упала без сознания.

Я увидела старосту Лену с девочками в учительской, и у меня заледенело все внутри, настолько они были перепуганы, когда просили вызвать скорую. Я думала, что скорая увезет и меня.

Наталья Владимировна пролежала месяц в больнице с нервным срывом и сломанной рукой, а когда вернулась, то навсегда отказалась от моего класса. Класс Сашке был очень благодарен, но только некоторое время. Неделю на месте уроков украинской литературы и языка ставили замены на другие предметы, часто приходилось проводить классные часы и мне. Никто не хотел брать освободившиеся часы, а предмет важный.

– Ну что, доигрались? – спрашивала серьезно у всего класса.

– А че мы? Это Сашка, – переводили стрелку, придерживаясь любимого «моя хата с краю, ничего не знаю».

– А то, – начинаю объяснять. – Он чудил, издевался над учителем, а вы все смотрели и смеялись. Весело было? А теперь? Это соучастие, дорогие мои. Тоже наказуемо.

– Так что, прибить Сашку? – нашли решение. Недолго думали.

– Прибить – грандиозный вариант. А еще версии?

– Выгнать из школы? – это девочки так креативно.

– Я больше так не буду, – плакал Саша, писал на доске, рисовал плакат. Но я понимала, что все эти высокохудожественные раскаяния и его умилительное личко не должны сделать так, чтобы я забыла и не наказала. Нужно было гнать свою линию: школа – не место для безобразий, правила для всех одни, и им нужно следовать.

– Саша, я к тебе прекрасно отношусь, но ты сам понимаешь, перегнул палку. Я и все остальные учителя не хотим терпеть такое твое поведение.

– И что? – ждал своего приговора Саша.

– Ничего. Решит педконсилиум, – по выражению лица поняла, что парень в растерянности.

– Что – то слово такое страшное. Это че? – интересуется.

– Учителя соберутся, и будут решать, как тебя наказать.

Решено было, что Саша недельку будет учиться не в классе, а в гордом одиночестве, в уголке кабинета завуча. Его завалили заданиями все учителя, и парень пыхтел над учебниками, стараясь исправиться. Но по истечении срока наказания Елена Дмитриевна взмолилась:

– Забирайте этого циркача, а то ж никакой работы. У меня от анекдотов его челюсть сводит и брюшной пресс болит. Сутра до обеда смеюсь, как идиотка.

В конце сентября должны были пройти общешкольные родительские собрания. Я начала готовиться еще за неделю до сего мероприятия. Расспросила многих бывалых учителей, как те проводят, что говорят, проконсультировалась у завуча, что необходимо обязательно сказать, что сделать. Пришлось посидеть, выписать все оценки моих учеников, которые те успели заработать за сентябрь.

Из своих школьных лет помнила, что большинство детей подают дневники только на «4» и «5». Когда учитель желает выставить баллы похуже (особенно красивый кол и менее красивую двойку), дневник оказывается забытым дома, даже если он, ни о чем не подозревая, лежит преспокойненько в портфеле, спрятан под партой, еще куда—нибудь мастерски засунут, на лихой конец отдан соседу (другу) на сохранение.

Некоторые умельцы (особенно трудолюбивые) вели два дневника: один – для родителей, второй – для плохих оценок. В общем, информация о реальных оценках до некоторых родителей от их чад не доходила. Моим заданием было донести эти вопиющие факты, дабы те узнали и предприняли меры.

Записала я всем ученикам класса в дневники о том, что в четверг в 18.00 в кабинете №214 будет проводиться родительское собрание.

– Мои не придут! – заявил первым Юра Гагарин.

– Почему? – спросила озадачено.

– Работают. До 8 часов. На 6 вечера никак не успеют, – объяснил.

– А отпроситься? Собрание раз в четверти бывает, – предлагаю вариант.

– Дохлый номер.

Еще трое тоже были не уверены, что родители будут. В результате в четверг к 18.00 было всего 18 родителей. В основном, мамы. Только три папы и одна бабушка Евдокия Степановна. Я опечалилась. Но зря. Как мне сказали потом дети, это был аншлаг. За последние пять лет столько много не приходило.

– Это они на вас пришли посмотреть, – демонстрируя свою коронную улыбку, сообщил Вигура Саша.

– А что на меня смотреть? Не экспонат ведь в музее, – не понимала я.

– Ну, у нас таких класух по ходу не было еще, – объяснил Дима Скворцов, краснея и млея. Я не стала спрашивать «каких?», чтобы не нарваться на комплименты.

Что касается самого собрания, то почти полчаса выбирали родительский комитет. Никто не хотел тащить этот груз, поэтому пытались спихнуть на кого угодно. Наконец, папа Лизы Гаврилюк Федор Степанович и мама Ковальчука Артура Виктория Андреевна «сдались на милость» собравшегося общества, и я поставила галочку в первом пункте повестки дня (скорее, вечера).

Второй пункт – успехи деток. Здесь я много не говорила, просто раздала бланки с оценками. Мол, поглядите и от чужих глаз спрячьте, если что. Какое там спрячьте. Две минуты изучали оценки своих чад, а потом сами же начали друг дружке показывать, охать и ахать, обещали показать дома своим детям, где раки зимуют. Я сильно переживала за бабушку Юры Гагарина – Евдокию Степановну. Бедная женщина как увидела пять двоек своего ненаглядного внука по алгебре и четыре по геометрии, ее прорвало. Обычно, дар речи теряют, а ее понесло в разговор – обратная реакция.