Роман Булгар - Пропавшее кольцо императора. I. Хождение в Великие Булгары

Лишь через год они вернулись вместе с матерью в Биляр, когда все поутихло и немного успокоилось.

Нанесенный удар оказался столь неожиданным и сокрушительным, что понадобилось время, чтобы оправиться, навести должный порядок среди поднявших коварную и предательскую смуту беков, учуявших временную слабость эмира.

После череды неудач булгарского войска, возглавляемого государем, многие непокорные беки подло воспользовались смутным моментом и попытались отложиться от своего владыки и повелителя.

Многие народы и племена до сих пор еще живо помнили о вольных днях, время от времени затевали междоусобные свары, шли на эмира…

Своевольные и непокорные вожди многочисленных племен Сувара и барситов объявили о своей независимости, вовсе перестали подчиняться государю и отказались выплачивать ежегодную дань.

Настали тяжелые времена. В довершение ко всему, старый эмир слег от непонятного недуга. Поговаривали, будто его отравили недруги.

Именно в те самые смутные дни в угоду государственным интересам и принесли красавицу Суюм в жертву. Сестра эмира, увы, не первая в мире женщина, отданная нелюбимому мужчине в угоду далеко идущим планам мужчин. Частенько у них так поступали, сплошь да рядом…

После кончины отца на трон сел старший брат Суюм, Ильхам. Он с самого своего рождения уже обладал несколькими именами, которые дали будущему наследнику престола, видно, для того, чтобы тем самым обмануть всех злых Духов и тем отвлечь от будущего владыки многие предначертанные на его голову несчастья.

Как таинственно шептали тучные имамы, тяжкие беды запутаются в поисках уготованного им человека. Для всех иных старший брат носил имя Ильхам. Для ближних родственников он с детства был Юсуфом.

Столько воды в Чулман-су утекло с той поры, однако Суюм хорошо помнит тот злосчастный день, когда эмир вызвал ее к себе и на Малом семейном диване-совете неожиданно объявил о своем решении:

– Мы повелеваем, чтобы наша сестра вышла замуж за Махмед-бека.

Судьбоносные слова прозвучали, хлопнули, как резкий удар хлыста. Она покачнулась, черные круги, медленно расплываясь, пошли перед ее глазами. Худшей доли для себя Суюм и не могла бы придумать. Глава племени Сувара был грузен и некрасив. Беку давали далеко за все сорок.

На ее побледневших и подрагивающих от жгучей обиды губах еще гуляла не успевшая стереться почтительная улыбка, а в самой глубине красивых девичьих глаз-омутов появилась, заполоскалась смертельная тоска. Жизнь ее, не успев начаться, стремглав покатилась к закату.

– Мой царственный брат желает, чтобы я исполнила его волю? Но пусть он знает, – девушка гордо выпрямила свою прекрасную головку, – что для меня лучше умереть, чем стать женой Махмед-бека.

Сжав тонкие губы, эмир хлопнул в ладоши, объявляя об окончании заседания Малого дивана, на который приглашались самые доверенные и близкие к правителю люди. Когда из комнаты все вышли, он поднялся с трона, подошел к одиноко стоявшей сестре.

Объявляя судьбоносное решение, эмир предполагал, что встретит с ее стороны ожесточенное сопротивление, и приготовился к схватке.

– Дорогая Суюм…

– Ты нынче говоришь со мной… – девушка гневно сверкнула своими горящими глазами, упрямо вздернула гордый подбородок и медленно отвела его в сторону, – как эмир или брат?

Если стоящий перед нею человек желает говорить с нею как владыка ее, читалось в девичьих очах, она не проронит в ответ ему ни словечка.

– Я хочу поговорить с тобой как брат.

– Хорошо, мой любимый брат, – ее взор смягчился, – я слушаю тебя.

– Дорогая Суюм… – рука царственного брата бережно опустилась на ее подрагивающее плечико. – Я нашел для тебя жениха…

Пушистые девичьи реснички пришли в волнительное движение. Для нее нашли жениха. Но эту новость она уже слышала. Может, эмир все еще находится в нерешительности? Может, он отменит свое решение…

– Юсуф, мой дорогой и любимый брат, – в необъяснимой надежде жарко выдохнула она, – ты же знаешь, что мое сердце несвободно, что я люблю другого человека.

– Да, я знаю, – эмир презрительно сощурился. – Сей наглец набрался вселенской наглости и сегодня утром просил у меня твоей руки.

Спрятанное в высокой упругой груди сердечко испуганно екнуло:

– Он просил у тебя моей руки?

Девичьи щеки вспыхнули и запылали алой краской. Полгода всего назад на туе в честь очередной победы она познакомилась с молодым красавцем Ахмед-бием. Вернее, в тот день она заметила в толпе самых приближенных к государю новое лицо и мельком обратила на него свое внимание. Празднества продолжались. Ежедневно устраивались скачки, всевозможные воинские состязания и общие охоты.

Во время бесконечных развлечений Суюм не раз довелось с глазу на глаз повстречаться с понравившимся ей джигитом, обменяться с ним несколькими шутливыми фразами, с виду ничего не значащими.

С каждой новой встречей красивый и статный юноша нравился ей все больше и больше. И она вскоре с удивлением и с некоторой легкой досадой почувствовала, что образ того джигита все прочнее овладевает всеми ее помыслами.

И дня одного не проходит, чтобы ей не захотелось с ним встретиться и увидеться. И в сердце ее думы только о нем, о нем…

И то же самое творилось и в пылкой душе Ахмед-бия. Но на днях Суюм заметила, что джигит избегает глядеть на нее, и неожиданно для самой себя она была крайне поражена происшедшей с ним разительной переменой. Суюм сама подошла к нему.

Как и прежде, юноша приветливо улыбнулся ей, но она обнаружила, как тотчас в его черных и глубоких, как омут, глазах отразилась столь великая скорбь, что девичье сердечко защемило. Суюм осознала то, что, должно быть, случилось нечто неприятное. Смутное чувство вкралось в ее душу, и оно громко говорило о том, что оно может касаться их обоих.

– Что с тобой, мой храбрый джигит? – участливо спросила она, когда они оказались вдали от всех любопытных ушей. – Я заметила или мне лишь показалось, что тебя гнетут дурные мысли?

– Тебе показалось, прекрасная Принцесса, – деланно засмеявшись, Ахмед отвел взгляд в сторону. – Нет у меня на сердце никакого горя.

– Твои глаза, – Суюм, укоряя, покачала головой, – говорят мне иное, мой храбрый джигит!

В одной книжке, привезенной из далекого Рума – Константинополя, она прочитала, что глаза – это зеркало человеческой души. Правда, один шепелявый мулла настойчиво уверял ее совсем в обратном, мол, их очи предназначены для того, чтобы вводить в заблуждение врагов.

Но она ничуть не поверила мулле. У честного и хорошего человека глаза никогда не врут. По ним можно разобрать, как по написанному.

– Глаза наши, – юноша попытался увести разговор в сторону, – как погода, ханум: иногда в нашей душе светит ослепительное солнце, и тогда они смеются. Но бывают и облачные дни, и тогда они хмурятся.