Сергий Чернец - Собрание сочинений. Том первый. Рассказы и повести

Лежал он заболевший один вечер в постели, к нему приходил священник и читал молитвы о болящих, и тут он заплакал в первый раз. На другое же утро, несмотря на температуру 37 и 8, пономарь Петр встал и работал, как и прежде: и во дворе набрал дров и протопил печь – для приготовления пищи и для выпечки просфор на службу; и в Храме пономарил без всякого попущения: кадило готовил, масло в лампадах проверил, заложил во всех книгах закладки тряпичные, сверяя всё по месяцеслову, где нужно было читать – и Апостол и Евангелие. Возился с кадилами двумя – одно для диакона, другое батюшке…. Но не мог он без слез читать даже простые молитвы: с первых двух-трех слов глаза его наполнялись слезами и он плакал чуть не навзрыд. «Это от болезни…», – сказал батюшка, и поставил читать «Часы» на клирос одну из женщин «хоровых».

Пока он плакал, слушая канон, ему показалось, что, вот, вблизи ещё кто-то заплакал, потом дальше кто-то другой, потом ещё и ещё, и мало-помалу, как ему показалось, вся церковь наполнилась тихим плачем. А немного погодя, минуты через две-три, хор на клиросе пел ровно, и уже никто не плакал, всё было по-прежнему.

Скоро и служба кончилась. Когда пономарь Петр шел домой, то по всему церковному саду, освещенному луной, словно веселый, красивый звон колокольчиков – разливалась соловьиная трель. Между Храмом и церковным домом, сразу за садом, было небольшое прицерковное кладбище, пройдя сад надо было пройти и мимо кладбищенской ограды. Под луной виднелись белые плиты на могилах, белые каменные кресты, белые березы и между ними черные тени – и всё это и далекая луна, как раз стоящая над церковным домом клира, над длинным бараком, – казалось теперь, жило (существовало) своей особой жизнью, непонятной, но приближенной к человеку.

Петр вспомнил, как он стал пономарем и церковнослужителем, в беседе со старцем он узнал, а потом и сам вычитал объяснения одного аввы, святого отца о мире нашем, наполненном и ангелами и бесами. «Не зря Господь лишил человека многого зрения, – мы не видим как кошки в темноте (инфракрасного видения нет), да и днем ограничены в зрении. А если бы человек увидел реально, в каком мире он живет – он бы ужаснулся и умер бы от страха. Увидишь бесовские отродья, которые толпятся вокруг и ангелы снуют туда и сюда по своим делам: то душу представившуюся забрать, а то помочь в беде людям». Вот тогда и начал Петр различать зло от добра, когда задумался. Так он пришел в монастырь и остался там. А так как он был строитель, и начали его посылать в мир, Храмы новые строить и старые восстанавливать. И сюда к батюшке Сергию приехал крышу крыть и в других делах по строительству помочь. Печку вот, для отопления Храма с котлом вмазанным переложил недавно. Перетопили зимой, кирпич-то и треснул.

«Образование человека, существо самое непостоянное и самое сложное из всех, есть искусство из искусств». – Григорий Назианзин.

Дидактика – так называется наука обучения. Это искусство учить и учиться.

Чтобы человек стал человеком, он должен получить образование. Истинным человеком можно стать, только научившись действовать, как человек, т. е. получив наставления о том, что делает нас Человеком. Мы видим, что по рождению человека, рождается способность его, так сказать инстинктивно. Но человека нужно бывает учить всему – и сидеть, и стоять, и ходить, и двигать руками для работы, (ложку держать, например).

Так как даже до грехопадения человек должен был упражняться, то тем более это нужно теперь – после испорченности. Правда, у первозданных людей не было недостатка ни в способности ходить, ни в даре слова, ни в способности рассуждать. Однако из беседы Евы со змием очевидно, что им не хватало знания вещей, которое приобретается из опыта. Если бы у нее был больший опыт, она так просто не вступила бы в разговор, так как знала бы, что это животное речью не обладает и, следовательно, здесь кроется обман.

Теперь же, в состоянии испорченности, тем более необходимо нам учиться, чтобы приобретать знания. И мы, действительно, добиваемся этого с большим трудом, чем должно было быть в состоянии совершенства: все вещи для нас стали затемнены, и языки смешаны. Ученому, в интересах науки, чтобы использовать различные источники на живых и мертвых языках, вместо одного языка, нужно изучать их уже несколько. И ничто на свете нам не врождено.

И всё верно сказано в сочинениях Платона («О законах»): «Человек есть существо самое кроткое и самое божественное, если он будет укрощен настоящим воспитанием; если же его не воспитывать или давать ему ложное воспитание, то он будет самым диким животным из всех, кого производит земля».

И вот тут весь вопрос и кроется: в подходе к воспитанию, в правильности воспитания. К этому вопросу относится старая история приведенная одним из классиков, которую мы расскажем, как поучение современным учителям:

«Учитель»

Как-то собираясь в школу, где он преподавал, сухой и озлобленный Петр Сидорович заметил, что переплет его книги «Синтаксис», стоящий на нижней полке в шкафу изъеден мышами.

Худощавый и сморщенный и уже поседевший, проживал он в старом доме с престарелой матерью, бывшей учительницей, по стопам которой он и пошел, весь отдав свою молодость учебе, так что и времени не оставалось найти себе подругу, да и друзей особо не имел. От этого одинокого своего существования и приобрел Петр Сидорович раздражительность своего характера и прочие пессимистические черты.

– Послушай, мама, – сказал он, входя на кухню, где мать возилась с посудой. Жили они бедно, и горячей воды не было проведено, а поставить котлы, как у соседей отец не успел, рано ушел из жизни, оставив только старинный титан на дровах, который тоже, вскоре, пришел в негодность. И мать грела воду в кастрюлях и для мытья посуды и для умывания лица и рук по утрам.

– Откуда у нас мыши завелись? Что это такое, вчера в тапочках нагадили, сегодня Синтаксис погрызли. Так-то и одежду начнут есть! —

– А что же мне делать? Не я же их завела! – ответила мать.

– Надо же что-нибудь делать! Кошку бы ты завела, что ли…. —

– Кошка вон есть; да, пока, куда она годится? У соседей взяла котеночка! – кивнула она в угол, где около веника, свернувшись калачиком, дремал худой, как щепка, серый котенок.

– Почему же он не годится? – спросил Петр Сидорович.

– Молодой ещё и глупый. Ему, наверное, ещё и двух месяцев нет.—

– Гм… так его приучать надо! Чем так лежать, он лучше бы приучался! —

Проговорив это, Петр Сидорович озабоченно вздохнул и вышел из кухни. Котенок приподнял голову, лениво поглядел ему вслед и опять закрыл глаза.

Окунемся в мир котенка.

«Котенок не спал, он дремал и думал. О чем же может думать и что может представлять себе малыш от животного мира? – Не знакомый с действительной жизнью, не имея запаса впечатлений, он мог мыслить только инстинктивно и рисовать себе жизнь по тем представлениям, которые получил в наследство вместе с плотью и кровью от прародителей – саблезубых тигров (по теории эволюции Дарвина). Его кошачье воображение рисовало нечто вроде Каракумской пустыни, по которой носились тени очень похожие на Хозяйку, на ноги ушедшего Петра Сидоровича, на печку и на веник. Среди этих теней, вдруг, являлось блюдечко с молоком; у блюдечка вырастали лапки, и оно начинало двигаться, пытаясь убежать. Котенок делал прыжок (от чего подергивал лапками в полудреме) и, от кровожадного сладострастия, вонзал в блюдечко когти…. Когда блюдечко исчезало в тумане сна, появлялся кусочек мяса, специально оброненный для него Хозяйкой вчера, во время готовки; этот кусочек с писком бежал куда-то в сторону, но котенок делал прыжок и вонзал когти…. Всё, что ни мерещилось молодому мечтателю, имело своим завершением прыжки, когти и зубы…».