Сергий Чернец - Собрание сочинений. Том первый. Рассказы и повести

В молдавской деревне святое почитание обрядов христианских сохранялось более, чем во всем Советском Союзе.

И назвали Василия в честь святого Василия Поляномерульского. Поэтому и в Бога Василий верил с малого возраста. Ведь даже день рождения, а по славянскому Православному обычаю – «день Славы», отмечали молдавские крестьяне строго с молитвами и религиозными обрядами.

А Василий стал после школы трактористом, как многие деревенские жители. И приехал он на Волгу работать трактористом, валить лес.

В это время решили в Чувашии построить ГЭС. И большие площади лесов на пологом берегу Волги, в республике Марий Эл, попадали в зону затопления. В Молдавии леса очень мало. А лес в зоне затопления на Волге отдавали бесплатно, все равно под воду ушел бы, когда ГЭС построят в Новочебоксарске. Вот и собрали, наняли, на работу в Молдавии бригаду лесорубов и послали её в Марийскую республику. Василий из Молдавии приехал по найму с бригадой молдаван, как тракторист.

А прорабом, старшим по рубке леса, был местный житель – Михаил Рыбаков, тот самый, который и умер в больнице.

Василий, вскоре, поддался местной самогонке, начал пьянствовать, и работал часто пьяный. На своем тракторе он возил бревна в местные деревни, а рассчитывались местные жители, кроме денег, еще и самогоном. И пьяного Василия увидел прораб. Так они поругались в первый раз, а потом ругались чаще и чаще. Когда же давали зарплату, то за пьянку Василию недодавали часть зарплаты, высчитывали чуть не половину. Конечно, виноват был прораб Миша Рыбаков. Так и подумал, как всегда пьяный Василий.

В тот день он зашел в свой вагончик-бытовку и сидел выпивал с мужиками. Все, быть может, было по-другому, – потому что Василий собирался уехать домой, в Молдавию, хотел уже уволиться. Но пришел к ним прораб и начал ругаться на Василия….

В бытовке стояло ведро с керосином смешанным с бензином, – это было приготовлено для примусов, на которых бригада готовила еду, варили чай.

В процессе ругани дошло до драки. Миша Рыбаков был сильным, и он был трезвый, а Василий – пьяный получал «по зубам». И, вот, в момент, когда Василий упал в прихожей вагончика-бытовки рядом с ведром с керосином, и даже сбил с него фанерку, которым оно было прикрыто, – тут-то и пришла ему дерзкая пьяная мысль: «сожгу гада»….

А прораб уже вышел за дверь и отходил от бытовки. И тут Василий сзади подбежал и надел ведро на голову прорабу, вылив на него весь керосин. «Спички сами подвернулись под руку» – говорил Василий, он тогда пьяный не очень понимал, что делает. Но поджег он прораба и тот вспыхнул как факел….

На крик выбежали и другие рабочие из бригады молдаван. Но потушить сразу горящего человека они не смогли. Василий же будто протрезвел, и, когда понял ужас, который совершил, решил убежать. И он убежал….

Он прятался сначала в лесу несколько дней. Потом переправился на пароме в город, сходил в больницу и узнал, что прораб Миша Рыбаков умер. А теперь бродил он около пристани, ночевал у костров с рыбаками.

«Что я наделал!? Что мне делать? Куда бежать?» – взрослый молодой здоровый мужчина плакал, как малое дитя. Слезы бежали по его небритому, в щетине, лицу…. «Помоги батюшка!» – были его слова ко мне.

За время разговора он заказал и выпил целую бутылку водки. И когда уже все высказал, как будто он сбросил с плеч мешок с тяжелым грузом – вдруг, весь он ослаб и расслабился. Он был пьян настолько, что вместо слов получалось бормотание сквозь шевелящийся язык, как будто он жевал его. И такого пьяного падающего мужика я подхватил под мышками и вывел на улицу. Его ноги заплетались, и мы еле-еле двигались по улице, от порта в город. «Сдаваться, сдаваться, ты правильно сказал, батюшка, куда мне еще бежать!» – такое шло его бормотание, если различить….

Тут от пристани мимо нас проезжал милицейский «бобик», я остановил его взмахами руки, едва не уронив Василия. Милиционеры помогли его погрузить в машину, и мы поехали в отделение милиции. Там я все рассказал о нем. Его уже искали, объявили во Всесоюзный розыск. И куда ему было бежать – «от себя не убежишь».

В тот день я не уехал. Ночь я провел в больнице, добрые медсестры, знающие меня, приютили меня на ночь. С утра я был в милиции и просил разрешить мне встретиться с Василием. Встречаться мне не разрешили, но сказали, что скоро его повезут в тюрьму. Мы увиделись, когда его вели к машине. «Все нормально, батюшка! Все правильно ты сделал!» – это были его слова прощания, он не мог поднять руки, чтобы попрощаться, руки его были застегнуты сзади в наручники. И проводил я его добрым благословением, перекрестив.

Случайностей в жизни не бывает. Так свел меня случай с одним умирающим в больнице и тут же с его «обидчиком». Случайна ли была эта встреча одному Богу известно.

Любой писатель порой не осознает многое из того о чем пишет. «Что за ерунда» – спросите вы. – «Как может писатель написать о том, чего не знает!?»

Да, это так. На бумагу ложится и то, что скрыто в подсознании, из глубины психики, а что-то, может быть, бывает послано свыше, от тех самых небес, которые Вернадский назвал Ноосферой.

И о ком бы писатель ни писал, все равно он напишет немного о себе. Или много, кто как. «Все мы родом из детства» – так сказал Антуан де Сент-Экзюпери. Во всех героях произведений писателя проявляются реальные черты самого автора. Всегда мы можем узнать черты самого писателя в его героях.

Вот и сейчас, мой рассказ, конечно, автобиографичен. Однако, многое в рассказе просто почерпнутое из жизненных наблюдений, из опыта общения с людьми.

Многие люди могут говорить хорошие вещи обо всем на свете. Но мало тех, кто умеет слушать. И вот, писатель, несомненно, человек рассказывающий, любил говорить. А мне довелось его слушать и спрашивать, своими вопросами направляя рассказы-рассуждения писателя в нужном направлении.

Есть тайна исповеди. Это правило в церковном духовничестве. Но пришлось объяснить молодому человеку, что исповедь не может принять человек, не обладающий саном священника. И я предложил беседу, как «откровение помыслов» – то есть, разговор на откровенность. Потому что не будет исповедью разговор с таким же равным себе человеком. А молодой писатель, в свою очередь, назвал нашу беседу – «интервью». Потому что сразу я спросил его о его вероисповедании и о вере вообще. Итак, мы стали «беседовать» (в кавычках) – я задавал вопросы, а писатель отвечал, как он думает, рассказывал.

– «Ну, конечно, я крещен в православной вере» – говорил молодой писатель, чуть улыбаясь, – «Ведь я родился и вырос в России, да и родители были крещенные. Но особенной веры у них я не наблюдал. В 60-х и 70-х годах религия была где-то на заднем плане. И сам я – пионер и комсомолец, и о Боге-то знал в детстве, как о сказке. А в школьные годы думал о христианстве, как и о греческом Зевсе на горе Олимп, вместе с Аполлоном и прочими богами. Христианство было таким же мифом, как миф о Геркулесе и\или Геракле древнегреческом».