Александр Асмолов - Ключи от дома (сборник)

Он вздрогнул, почувствовав прикосновение её руки. Очень осторожно она погладила его по голове. Сердце бешено застучало, и он тихонько застонал он нахлынувшего чувства. Новая жизнь всколыхнулась где-то внутри, наполнила все его тело. Она приняла его. Он почувствовал запах её руки. Так похожий на запах матери, когда он слепым щенком барахтался со своими маленькими сестричками и братиками в огромной плетеной корзине, а мать кормила их и так же тепло пахла молоком. Он нашел её. Ту, которую будет любить, ждать и охранять. Ту, которой он пришел отдать свою жизнь и преданность. Необъяснимое наслаждение и радость выплеснулась огромной волной, и он хотел поделиться этим со всем миром, раздать каждому по полной пригоршне счастья. Потому что этого было так много для одного сердца, что оно могло не выдержать.

Она гладила его так ласково, что он скулил и терся о её колени от избытка нежности, которую не в силах был высказать. Прохожие улыбались, глядя на эту странную пару. Им вспоминалось детство, радость встреч, любовь и ещё что-то самое дорогое, что есть у каждого. Так бывает, когда мы становимся невольными свидетелями другого счастья. А он был действительно счастлив в этот миг, потому что это был его последний день одиночества.

После обеда ветер начал усиливаться. Поначалу это было забавно, и смельчаки, сонно загоравшие до этого под горячим августовским солнцем, бросались в набегавшие волны прямо с берега, пытаясь спорить с морем. Однако уже через час никто и не помышлял об этом. Начинался шторм. Маленькая бухта, к узкой прибрежной полоске берега которой спускались откосы одной из гор кавказского хребта, где расположились коттеджи нашего посёлка, стала настоящей ареной. Трехметровые волны врывались с просторов открытого моря и с грохотом обрушивались на берег. Какое-то время они были разрозненными и напоминали отдельных всадников враждебной армии, беспорядочно атаковавших наши редуты, но потом они перестроились в прямые длинные шеренги и стали мощными фронтами налетать с всё возрастающей силой. В предсмертном броске они гулко разбивались о камни пляжа, каждый раз продвигаясь вперед к скале. Как настоящие воины, волны не оставляли погибших и раненых на поле боя – каждый раз они откатывались назад, волоча по дну камни: сначала мелкую гальку, а потом и большие валуны. К шуму волн прибавился глухой стук камней. Море как бы забирало их в плен. Увлекаемые отступающими волнами, камни стонали, перекатываясь и натыкаясь друг на друга.

Подравниваемый волнами, берег нашей бухты превратился в идеально ровную дугу. Казалось, что гребни волн достигают пяти метров. Очередной фронт врывался, цепляясь своими краями справа и слева за оконечности выдающихся в море скал, и сосредотачивал всю мощь своего удара на небольшой причал для катеров, расположенный как раз посередине бухты. Настил причала был неслучайно высоко поднят над водой, но в этот шторм такая предусмотрительность не помогала. Когда волна налетала на мост, её верхушка неистово колотила по дощатому настилу. Издалека казалось, что кто-то невидимый бежит по мосту к берегу, и под его тяжёлыми ступнями доски прогибаются, поднимая брызги и жалобно поскрипывая. Затем раздавался протяжный бас разбивающихся о камни волн, за ним – шуршание откатывающейся гальки и перестукивающихся камней.

Позже к этим звукам прибавился жалобный вой: это давал о себе знать маяк, который местные жители называли «Ревун». В огромной бочке, укрепленной якорем на отмели, есть поршневой механизм. Раскачиваясь на больших волнах, он издаёт протяжные низкие звуки. Чем сильнее шторм, тем дальше слышен «Ревун». Как привязанное огромное животное, он жалобно стонет под напором волн, предупреждая моряков об опасности. Ощущается что-то безысходное, тоскливое, щемящее сердце в этом протяжном, захлёбывающемся, проникающем глубоко внутрь тела рёве. От него веет смертью. Говорят, он так же ревел десять лет назад, когда в этих местах затонул, столкнувшись с сухогрузом, теплоход «Адмирал Нахимов».

На юге быстро темнеет, а при густой облачности и подавно. Шторм гнал к берегу не только огромные волны – по небу неслись грозные темные облака. Иногда ветер рвал их в клочья, и в просвет устремлялись лучи заходящего солнца. При этом море вспыхивало кроваво-алым бликом, верхушки волн серебрились, а пенящаяся в тени скал вода у берега принимала голубоватый оттенок. Это продолжалось несколько секунд, и наступали сумерки. Потом луч заходящего солнца прорывался в другом месте, и вспышка повторялась с более темными оттенками. Напоследок почти утонувшее в волнах солнце ослепительно сверкнуло, заливая клокочущее море фантастическим зловеще-багровым заревом. И всё погрузилось в темноту. Чувство тревоги усилилось. Южные сосны гораздо ниже своих северных собратьев, но и они непрестанно раскачивались, отбрасывая причудливые тени от фонариков на асфальтированные дорожки курортного посёлка. Все его обитатели уже насмотрелись на волны и сидели в своих домиках, сетуя на непогоду.

К полуночи гул прибоя и вой ветра достигли небывалой силы и не давали заснуть. Укутавшись, я вышел на веранду. Свистел ветер, брызги летели в лицо. Было тревожно и завораживающе. И хотя под ногами была твердая почва, казалось, что тонкие доски веранды раскачиваются. Мне показалось, что сквозь шум шторма я смог уловить ещё что-то. Я даже закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Напряжение было таким, что мне стал безразличным озноб, пробиравший до костей, и промокшая насквозь от солёных брызг одежда. И тут порыв ветра чуть утих, и я отчетливо услышал голос. Повернувшись в том направлении, откуда он доносился, я увидел своего соседа. Он так же, как и я, стоял на веранде своего коттеджа, обеими руками держась за перила. Ветер разметал его одежду и остатки седой шевелюры. В свете раскачивающегося фонаря он то появлялся, то исчезал во тьме. Прилипшая к телу мокрая одежда четко обрисовывала округлый животик. До меня донеслась фраза:

– Прощай, любимый город, Уходим завтра в море.

Как ни странно, это не было смешным или наигранным. Это было так искренне, так соответствовало общему настроению, что далее мы уже горланили вместе:

– И ранней порой мелькнёт за кормой Знакомый платок голубой…

– Ник…

Моё школьное прозвище, произнесённое незнакомым грубым голосом, застаёт врасплох. Пытаюсь разглядеть отражение в мутном зеркале, но, кроме трёх силуэтов за спиной, ничего не вижу. Стараюсь как можно спокойнее повернуться и обойти окликнувших меня парней, но, судя по уверенному движению наперерез мне большой черной куртки понимаю, что придётся задержаться.