Галина Уварова - Сборник редакторских анонсов литературного портала Изба-читальня. Том второй. Проза

В 1967 году Лева и Галина впервые встретились в международном эсперанто-лагере в Литве. Лева выступал на сборах уже как асс эсперанто. А Галина только начинала активное изучение языка.

Молодые 21-летние студенты. Лева на сборах, как представитель организации Эсперанто – SEJMа, а Галина – начинающая изучать язык. Ей было все очень интересно.

– У нас в Москве на улице Герцена 19, в Доме Учителя, находился клуб Эсперанто, где организовывали встречи, мероприятия, общались на эсперанто-языке, – вспоминает Галина Васильевна. В этом клубе она и Лева и встречались впоследствии по выходным.

Они были молоды. Шел им 21 год. И появилась любовь друг к другу.

– Лев Григорьевич был в руководстве, – говорит Галина Васильевна, – а у нас была большая, очень сильная московская группа. Я владела языком постольку-поскольку, только начинала активничать, а Лев был уже известен как асс.

– В этого асса эсперанто я и влюбилась, – говорит Галина.

В эти молодые годы – Океан любви. Он бесконечен. Его познаешь шаг за шагом, гребок за гребком, волна за волной и удивляешься, сколько еще не познано.

– Однажды, – говорит Галина, – я была свидетелем, как они с другом помогали милиции задерживать преступника в поезде. Лев был высокий, но довольно хрупкий в юности. А тут одним ударом он свалил здорового мужика. Я испугалась, но как он вырос в моих глазах, как мужчина!

– Связало нас эсперанто-движение, – говорит Галина, – и в начале 1970 года мы поженились. Уже вместе мы принимали активное участие в изучении языка эсперанто. Преподавали его, организовывали переписку для углубления языка, организовывали международные эсперанто-лагеря.

– Вообще способности к языкам у Левушки были феноменальные, – говорит Галина, – сам читал свою профессиональную литературу на английском и немецком языках. Практически никогда ко мне, как к жене-переводчице, за помощью не обращался. Хотя я уже была профессиональным переводчиком научной медицинской литературы. А в начале 90-х годов Лева самостоятельно выучил шведский язык.

Как говорит Галина Васильевна, Лева переписывался со своим другом Бо Санделином, с которым он познакомился в 1969 году в Швеции, в Мальмо, на конгрессе. В то время Бо Санделин был префектом Гетеборгского университета.

Потом Лев стал «невыездным» из-за своих литературных трудов.

– Папу в то время чуть не посадили, – говорит дочь Льва Григорьевича Дина. – Он просто не принимал существующий в то время подхалимаж и бравурное шествие брежневщины. Сейчас это смешно.

– Писал стихи антисоветского содержания в то время, было такое в его жизни, – говорит Дина. – Читал и занимался самиздатом запретных авторов (А. И. Солженицына, Бабеля и др.).

– Я помню, – говорит Дина, – как от КГБшников мы с мамой прятали его литературу в подвале и уносили к друзьям. А ведь мне было всего-то 10–11 лет.

И во второй раз он смог съездить в Швецию к другу в гости лишь в 1992 году.

Вообще-то Лев всегда был русским патриотом. Бессребреник. Материальное положение никогда не играло ведущей роли в его жизни.

После окончания института и распределения он попал работать в больницу, где стал главным врачом.

Лев был хорошим аналитиком, диагностиком. Эрудиция его зашкаливала. Без амбиций. Совершенно не злопамятный. Вспыльчивый, но повернется и уже улыбается.

– В семье мы никогда не скандалили, – говорит Галина Васильевна. – От него всегда исходило теплое отношение ко всем членам семьи: и к отцу, и ко мне, и к дочке, которую он очень любил.

Дочку и внуков обожал.

Впоследствии его пригласили работать ассистентом в медицинский институт. Работал над диссертацией. Но ему очень не нравилось ездить в колхоз и со студентами и с преподавателями.

Однажды они должны были чистить навоз. Представляете? Хирурги, педиатры, лечебные врачи – чистят навоз? К тому же иерархия, вертикаль. А он сам привык руководить и решать вопросы. Его не отпускали, хорошо к нему относились. Но он все-таки решил уйти в свою практическую медицину, которую он, в общем-то, любил.

Приемы у него стоили немного. Очень многих принимал бесплатно. Был монастырским врачом, бесплатно. Батюшки и матушки его очень любили. Немного рисовал. В 2000-х годах заинтересовался иконописью. Писал иконы. У нас есть один монастырь, где настоятель был его духовником.

Священнослужители – высокообразованные, очень интересные люди. Многие из них были москвичами. Их привела сюда перестроечная смута. Так и осели здесь, в городе Иваново.

Когда Лев заболел и был в больнице, его исповедовал настоятель монастыря о. Валаам. От соборования Лева сам отказался, потому что его непрерывно рвало.

Отпевали Леву в Храме Серафима Саровского, где настоятелем сын известного адвоката и политика Генри Резника отец Андрей Львов (по фамилии матери). Было много народа.

На отпевании сотрудники клиники Льва очень хорошо говорили о нем – справедливый, умный. Хорошо относился к молодым специалистам. Было на отпевании много бывших пациентов Льва. Все плакали и рыдали.

Хоронили Льва в районе дачи Дины, чтобы чаще навещать. Панихиду проводил другой священник, тоже москвич, очень интересная личность.

Все поехали провожать своего любимого доктора.

Ехали длинной кавалькадой все 20 км.

Его любили пациенты. Любили женщины. Любили все в нашей семье. Любил и он свою семью.

– Я не ханжа, – говорит Галина Васильевна. – Все-таки 40 лет в медицине, но принципиально я некоторые литературные произведения его не принимала. Мужское чтиво не для меня. Люблю написанную Львом лирику, философию, чистый юмор. Но что писать – это было его творческое право.

Продолжение тут http://www.chitalnya.ru/work/1380612/

Сережка открыл глаза.

На стене громко тикают часы, им вторят похожие – в соседней комнате. В остальном в квартире тихо. Он здесь один.

И ничего страшного! Он же уже взрослый – шестилетка. Скоро в школу.

Взгляд скользнул по комнате. У кровати коробка с игрушками. Рядом постель старшей сестры – аккуратно заправлена. Нужно вставать.

Боязливо выбрался в прохладный колючий воздух. Натянул трико, носки и рубашку. Пошарив ногой тапочек у кровати, собрался с духом – умываться.

Осторожно, стараясь не очень шуметь, шагает через всю квартиру. Пусто. Жутко. Вокруг словно шепчет кто: «Они здесь. Они могут слышать!». По углам шорохи, скрипы, будто дышит кто.

Скованно почистил зубы, смочил холодной водой мордаху, поелозил по ней полотенцем.

Плечики неуютно вздрагивают. Спину колюче касается неизвестность. Неведомость.

Она наступает тотчас, как ты отворачиваешься.

Можно резко обернуться и посмотреть туда, где она шуршит. И ее не будет, там…. Но, она мгновенно возникнет у затылка. И за плечом.