Галина Уварова - Сборник редакторских анонсов литературного портала Изба-читальня. Том второй. Проза

Это самое плохое.

Малыш спешит в кухню и скоренько сооружает себе завтрак. Благо чай еще не остыл с того часа как все ушли из дома – греть не надо. Это ускоряет процесс. Осторожно, стараясь не звенеть ложкой, мешает сахар, и быстро, торопясь, жует бутерброд. Нужно спешить. Потому что все это время оно находится там. И это пугает.

Нет, не здесь – не в кухне.

Но от этого не легче. Оно, страшное, там, в других пустых комнатах.

Да и Бог бы с ним, пусть себе там будет. Сережке туда и не хочется нисколько!

Но ужаснее всего то, что оно может двинуться сюда!

В любое мгновение!

И от этого можно просто умереть. Потому что страшно!

И он бы умер, уже давно. Потому что выдержать такое напряжение маленькому человечку немыслимо! Если бы не штора!

Сережка торопливо отодвигает кружку, осторожно сползает с табуретки и, с проворством ящерицы, юркает под тюль на окне в кухне.

Замирает, прислушиваясь к тому, что творится за спиной в холодной и пустой квартире. Потом осторожно выдыхает: «Фууу-у…».

Вокруг – тревожная тишина. Она так же, как и минуту назад, пытается колоть его холодными иглами в спину. Но теперь это не выйдет! Теперь он недосягаем для зла.

Здесь – за шторой – ничто не может причинить ему вред. Никто! Потому что тут он невидим и неслышим, это волшебный занавес.

За стеклом яркий и прекрасный летний двор. Море зелени, цветы в клумбах. Пока еще пустая детская песочница. Редкие прохожие спешат мимо. Подбодрить малыша, смотрящего в окно, некому. Да и интересна ли чужим людям его ушастая мордашка?

На время Сережка отвлекается от своих тревог и с удовольствием разглядывает то, что снаружи. Однако интересного там мало, а время тянется предательски медленно.

Осторожно выглянув за тюль, мальчик сверлит взглядом часы.

Так хочется подтолкнуть проклятый механизм!

Ведь когда две стрелки сойдутся на цифре двенадцать, кончится пытка. Квартира вновь преобразится в его родной и любимый дом. Холодное и колючее нечто трусливо будет прятаться в одному ему ведомых потайных местах. А Сережка будет радостно скакать по квартире, радуясь игрушкам и удобному красивому дивану, телевизору и мягкому паласу на полу. Потому что придет главный и самый сильный, тот, кто одним своим присутствием убивает страх – отец.

Вместе они пойдут на обед в ближайшее кафе. И там будет так интересно!

Не спеша и важно усядутся за стол папины коллеги: Александр Николаевич, Борис Андреевич и Иосиф… Отчества его Сережка никак не мог выучить. «Дядя Иося» – шепчет он себе и ласково улыбается. Все будут смущать Сережку важными приветствиями и шутками по поводу того, как он проголодался. А он, млея от счастья, будет улыбаться им – таким красивым, сильным и умным папиным друзьям.

А после, за обедом, мужчины заведут серьезный разговор о важных делах. Они будут спрашивать друг друга, и высказывать мнение о каких-то неведомых мальчику вещах. И Борис Андреевич важно и серьезно будет обращаться к своим собеседникам присказкой: «И ты понимаешь, какое дело?!»

Как хочется походить на них!

Да, конечно, он будет как папа. Но говорить он будет именно так: «Ты понимаешь, какое дело?!»

Сережка улыбается своему маленькому предстоящему счастью. Он забыл о страшном.

И даже не видит того, что происходит во дворе. Он ждет.

А проклятые стрелки словно прилипли к циферблату. Показывают десять утра.

Это значит, что мальчик будет стоять за шторой еще два часа. А когда кончится обед и, ничего не подозревающий отец ласково попрощается, и снова уйдет на работу – еще вечность.

Это Сережкина жизнь – за шторой.

На восходе солнца я увидел женщину в синем платье и пурпурном мафории с тремя звёздами. Она вышла из зари в огненном сиянии и встала костьми у истлевшей часовни, на полог земли, сирый и оскудевший. Посох Божий молодил её руку и укреплял не согбенный стан.

Я спросил:

– Кто ты, женщина?

– Я – Россия. Вернулась домой, – ответила она.

– Где же ты была столько лет?

– В плену…

– Здравствуй, Россия! – приветствую её.

– Здравствуй, народ мой. Как тебе жилось без меня?

– Плохо, – говорю ей. – Были войны и глады. Сырость и жара съедали наши тела и души. Лихоманка и жажда терзали нас нещадно. Чертоги наши вороги жгли, чернь бесовская срывала с нас живоносные кресты и гнала в бесплодные пустыни. Земля горела, реки кипели мутью. Колодцы безвожились, колосья пшеничные сохли, не набрав силу, земля солончаками пучилась. Мы, ослепшие и не путеводные, бродили без молитвы и веры меж Балтийским морем и Тихим океаном и искали тебя в себе. Терпели нужду и бесчестие. Бились за счастье других, а своего не видели почти уже сто лет. Мы хотели жить как все. Желали добра всему миру. За это он, мир жестокосердный, нас тяжко проклинал и ненавидел. Сколько раз мы спасали его от гибели. И никто нам спасибо не сказал. Только каменья метались в нашу сторону, да плевки в спину. Скажи мне, Россия, теперь всё будет по-другому?

Женщина посмотрела на меня и опустила в печали голову.

– Не знаю. Боюсь, что опять уведут меня из дома на заходе, в лучах угасающего солнца. Уведут навсегда.

– Чем я могу тебе помочь, Россия?

– Народ, люби меня. Всем сердцем люби. И я воспряну, излечусь от лихости бесовской. Ибо самое лучшее лекарство – это любовь. В ней вся сила. Не предавай меня больше никогда. И я постигну вечность и Божью славу. Ты веришь в меня, народ мой?..

Жил да пил (горькую) на бледном свете Диван-Царевич.

И любил он встречать-провожать разные праздники, хоть и нелёгкое это дело.

Вот пришла однажды Пора да сказала, не подумав:

– Пора Новый год встречать.

Всё бы ничего, может, и обошлось бы – не такие напасти переживали, да царевич ненароком услышал. Поднялся он ни свет, ни заря и пошёл ходить-бродить в потёмках по терему. Бродил-бродил, да на двор и выбрел, только там мороз оказался, а не праздник. Тут Диван-Царевич с расстройства и проснулся. А как проснулся, принялся пуще прежнего Новый год ждать. Ждал-ждал, уж двух индюшек съел, медовухи соответственно званию отпробовал, а Нового года всё нет. Может, замешкался где, а может, заблудился.

Время нынче такое – многие заблуждаются.

Говорила ему жена – царевна Несметана (спасибо родителям за имячко):

– Ну, что ты надулся, как мышь на сундук? Рано ещё…

Только что толку, если охота пуще неволи, пуще прежнего, пуще горькой редьки и пуще чего-то там, кроме перечисленного. Не дослушал жену Диван-Царевич, потому что царевна и не договорила – махнула рукой да пошла почивать далее.