Лев Виленский - Записи на таблицах. Повести и рассказы разных лет

– Простил я тебя давно, сынок, -ответил Авраам, – успокой брата, гляди, что он с собой делает!

– Эх, отец, слаб-то Ицхак, ну да ладно, нет у меня зла на него. Я свою жизнь уладил, жен у меня три, египтянки, живу хорошо, всем богат.

Ишмаэль подошел к Ицхаку, присел возле его, потрепал по плечу.

– Брат, ты держись. Не плачь. И прости мне обиды.

Ицхак поднял голову, обнял и поцеловал Ишмаэля.

– Маму жалко, брат, никак не могу я успокоиться… Тяжко мне без нее будет.

– Жениться тебе, брат, надо, – буркнул Ишмаэль. – крепко обнял Ицхака на прощание и, круто повернувшись, вышел из пещеры, утирая маленькую слезу.

А через неделю послал Авраам раба своего Элазара за женой для сына своего, для любимого, для Ицхака.

Харранская родня Авраама была обширна и богата. С тех пор, как покинул скиталец город свой, у брата его Нахора, названного так в честь их общего деда, и жены его Милки, дамы капризной, но плодовитой родилось восемь детей. Уц, первенец, и Буз, и Кемуэйл, отец Арама, и Кэсэд, и Хазо, и Пилдаш, и Идлаф, и Бетуэль. Восемь племянников подрастало у Авраама, восемь веселых и озорных мальчишек, любящих подразнить чужестранца, содрать шаль с зазевавшейся соседки, бросаться камнями в воробьев на пыльных харранских улицах.

Зима в Харране 26 26 Город в северной Месопотамии мягкая и малоснежная, лето жаркое, засушливое. Река Евфрат превращается в маленький ручей, который едва бежит по гладким камням. Тут-то и впрягаются сыновья Нахора в водоотливное колесо, наравне с быками, вращающими его, работают они. И течет вода по деревянным трубам на поля Нахора, и наполняет каменные бассейны, из которых пьет скот. А восемь братьев растут, и наливаются силой их мышцы. Только младшенький, Бетуэль, хитро отлынивал от поручений домашних. Был он ленив немного, но добродушен. Любил лежать на покатой глинобитной крыше дома, и глядеть куда-то вдаль, где за желтыми горами пролегала Царская дорога, откуда приходили караваны из Египта, Пятиградья и Бавэля, смотрел он и в соседний двор, где хлопотала по хозяйству стройненькая девочка, дочь соседская, та чуяла взгляды Бетуэлевы и стыдливо прятала глаза, но парень не отставал от нее. Как-то раз, когда вечер лег на сероватые дома, и тени сделались длинными и прохладными, Бетуэль спрыгнул со стены, разделявшей их дворы и неторопливо, вразвалочку, подошел к девочке.

– Что, помогаешь матери? – спросил он деловито, не зная, что еще сказать ей.

Та прикрылась головным платком и тихонько ответила

– Да, мама просила посуду вымыть, и муки намолоть на завтра. Вот я и заработалась.

– А ты… это… хорошо муку молоть умеешь? – запинаясь, промямлил Бетуэль, глядя на босые ноги девочки, и чувствуя, что она ему нравится. Скромностью своей, домовитостью. Тем, что не стала кричать на него во весь голос и звать родителей.

– Я все умею, – ответила соседская девочка, – а ты сам – то чего делаешь целыми днями на крыше? Голубей считаешь?

– Да нет, вроде как, – пробормотал Бетуэль, начиная краснеть, – я …это… на тебя смотрю, вот.

Девчушка прыснула со смеху, и Бетуэль заметил, что зубы у нее ровные и белые, а смеется она задорно и весело, так, что ему самому пришлось рассмеяться.

Тут из дверного проема во дворик вошел отец девочки, поглядел на Бетуэля, беззлобно, но с опаской.

– Что пришел, сын Нахора и Милки, – спросил он, – чего тебе надобно? Отец послал?

– Да, то есть, нет, то есть… я вот, так… поболтать зашел, – заплетающимся языком пробормотал Бетуэль и покрылся испариной.

– Нечего тут болтать с моей дочерью, сосед, иди ка перелезай к себе во двор. Я сам приду поговорить с твоим отцом.

Бетуэля как ветром сдуло, быстро перебирая босыми ногами, полез он по стене, легко перепрыгнул во двор и спрятался в кухне, где Милка готовила ужин – пшеничные круглые лепешки, нарезанные овощи, козий сыр. Стараясь не мешать матери и не отвечать на ее расспросы, Бетуэль запихал в рот ломоть лепешки, и принялся чавкать, всем своим видом показывая, что доволен. В это время калитка в стене распахнулась, и сосед – отец девочки – вошел во двор и поднялся по лесенке на второй этаж, где в галерейке сидел Нахор, ожидавший, когда его позовут ужинать. Они поздоровались и сели беседовать. Говорили недолго, тихо. Милка звала их ужинать – отказались. Нахор привстал, перегнулся через перила, и не своим голосом заорал:

– Бетуэль, иди сюда, порождение Нергала 27 27 Нергал – бог смерти в аккадском пантеоне ! Иди, кому говорю!

У мальчишки кусок лепешки встал поперек горла, он поперхнулся, закашлялся, выпил воды из вовремя поданного матерью кувшина и на негнущихся ногах поднялся к отцу на галерейку.

– Ага, сынок. Явился. Тут вот сосед наш пришел, говорит, что дочь его тебе приглянулась. Что скажешь?

– Да я… да я это…, – начал заикаться Бетуэль, – я, как бы, да… вот… смотрю, хозяйственная она и пригожая.

– И я так думаю – засмеялся Нахор, – мы тут с нашим почтенным соседом все уже обсудили. Ты парень хоть и ветреный, да честный. И она девушка хорошая, трудолюбивая. Поженим мы вас, пока чего не выйдет между вами нехорошего. Ты ведь сам знаешь, что к девицам порядочным пристают только разные бездельники да люди глупые. А мы вам дом построим, дам тебе участок поля, да и сосед за дочерью не поскупится – она одна у него. И заживете вместе. Внучат мне приведешь, да внучек.

Бетуэль не знал, провалиться ли ему сквозь землю или заплакать от неожиданности. Он ведь о свадьбе не думал, а просто девочка приглянулась ему. Ну вот, доигрался. Теперь поженят, и придется заняться скотом, полем и торговлей, да дети еще пойдут. Но воля отца некрушима, да и невеста, невеста хорошенькая! Не как та уродина, которую привел старший брат Уц, да и не крикливая, как жена Пилдафа. Бетуэль мотнул головой утвердительно и побежал прочь, в свою комнату, где на тюфяках храпели уже братья, где пахло потом и людскими испарениями, где на полочке стояли рядком статуи богов и таблички с молитвами. Там он уткнулся с головою в свой тюфячок и заплакал, и от горя, потому что в этот день кончилось его детство, и от счастья, потому что стал он в этот момент женихом, значит, взрослым стал. А быть взрослым, это всегда неплохо. Только бы поменьше работать. Да ничего. Выпросит у отца серебра на пару домашних рабов.

И женился Бетуэль, и родились у него дети. Мальчик и девочка. Лаван и Ривка.

Ривка была похожа на мать. Она говорила немного, была задумчива, но проворна. Помощницей и второй хозяйкой стала она в доме Бетуэля. Не мог он нарадоваться на нее, всем напоминала она ему мать. Такая же полненькая, с черными длинными косами, расторопная и чистоплотная, бегала Ривка по дому, топоча полными ножками. Часто подбегала к отцу и утыкалась лицом ему в колени, обнимая его мягкими ручками. Ласковая и добрая росла девочка, лишь иногда замечали домашние хитрый исподлобья взгляд ее, полный тревожных размышлений.