Ольга Карагодина - Похождения отставного полковника Плохоты. Ироническая повесть

Вскоре самолёт сел. Миха вместе со вторым пилотом пошёл объясняться с руководством под присмотром подъехавшего психиатра.

Диспетчер отправился на своё место и тут же услышал новое сообщение с борта-25417, который ещё находился в воздухе.

– Какого хрена тут козел на воздушных шариках путь загораживает? Вы вообще за воздухом следите?

В диспетчерской поднялась паника. По всей видимости, у всех присутствующих начались коллективные галлюцинации в результате нападения неизвестного противника, который распылил психотропный газ над аэропортом.

Диспетчер дрожащими губами поднёс ко рту микрофон:

– Спокойно, капитан Стрижов. Кроме вас, его кто-нибудь видит?

– Мне что, бросить штурвал и спросить второго пилота, не слепой ли он?

– Почему вы считаете, что он слепой? Какие еще симптомы данного расстройства вы можете назвать?

– Товарищ диспетчер! Докладывает капитан Стрижов. Я ничего не считаю, я просто сказал, что эта гадская птица на веревочках работает воздушным заградителем. А расстройством я могу назвать работу лично с вами и с вашим аэропортом.

Диспетчер затряс головой, руки его задрожали, он попросил стакан воды и подоспевшего к нему психиатра, но, поскольку полностью утерял самоконтроль, выронил стакан на пол.

Психиатр выхватил микрофон:

– Капитан Стрижов! Что у вас происходит?!

– Ничего особенного, кроме того, что удивительно нелепо и одиноко выглядит на этой высоте человек без самолета.

– Вы это в каком смысле?! – тихо осел на стул психиатр.

– В прямом, переносном и философском, включая аэродинамический.

Психиатр потёр пальцами седеющие от сложной, напряженной работы виски.

– Сегодня не день дурака? – с надеждой спросил он диспетчера, снимающего мокрые носки.

Из динамика послышался ровный голос капитана Стрижова:

– Земля, докладываю: только что какой-то баламошка чуть не влез ко мне в левый двигатель, создав угрозу аварийной ситуации.

Диспетчер и психиатр впились в воздушное пространство взглядом близнецов – Горгон Медуз, убивающих все, что движется. Диспетчер выхватил микрофон из рук психиатра:

– Капитан Чижов, тьфу, Стрижов, только спокойно! Борт-25417, доложите по порядку. Что вы видите?

Из динамика послышался ровный голос капитана:

– Посадочную полосу вижу хорошо.

– К черту полосу!

– Не понял? В смысле?

– Продолжайте посадку!

– А я что делаю? Земля, у вас там все в порядке?

– Доложите – вы наблюдаете неопознанный летательный объект?

– А чего тут не опознать-то? Очень даже опознанный.

– Что это?

– Мужик.

– Он что, супергерой какой-то, что там летает?

– А я почем знаю, кто он такой?

– Так. По порядку. Где вы его видите?

– А я его уже не вижу, его ветром сдуло. Он улетел. Как Карлсон.

– Куда?

– А я откуда знаю? Но я видел в его руках палку и пистолет.

– Диспетчер! Диспетчер! Что с полосой? Говорит борт-12313, захожу на посадку.

– А мужик где?

– Который?

– Который летает!

– Это что… вы его запустили? А нафига? Я не понял. Вы что, псих?

– Сейчас – да! – отёр потный лоб диспетчер, отбиваясь голой ногой от психиатра, пытающегося выхватить микрофон из его рук.

– Вижу! Вижу! – послышался голос с борта-12313. Какой-то чудак на садовом стуле! А почему он летает?

– А потому что он му**к! – ответил психиатр, завладевший наконец микрофоном. Вот поймайте его и спросите, почему он, тля, летает?

– Что его в воздухе-то держит? – в отчаянии надрывался диспетчер. – Какая етицкая сила? Какое летательное средство? Не может же он на стуле летать!

– Так у него к стулу шарики привязаны. Он привязал к стулу воздушные шарики. Видимо, они надуты легким газом.

– Откуда у него шарики? – взвизгнул диспетчер. – Вы можете его описать?

– Ну-у… пожилой мужчина. В шортах, рубашке, охотничьем жилете, набитом банками с пивом, и в каске времён Второй мировой войны.

– Он какой?

– Он синий.

– Борт-12313! Что значит – синий?

– Вы знаете, какая тут температура за бортом? Попробуйте сами полетать без самолета.

– Это радиообмен в сумасшедшем доме, – констатировал психиатр, глянув на обступивших их с диспетчером со всех сторон сотрудников.

Те, дружно кивали головами.

«Придётся всем дать по таблетке галоперидола, – подумал он, – и самому выпить».

– Диспетчер! – подключился генерал, срочно вызванный на аэродром в связи с создавшейся ситуацией. – Немедленно адресуйте прилетные рейсы на запасные аэропорты, – он повернулся к остальным: – Всем разойтись! Диспетчера немедленно сменить! Поднять истребитель! Сбить цель!

Тем временем сам Захар Сергеевич чувствовал себя в преисподней над бездной, в прострации от ужаса, околевший и задубевший, судорожно дыша ледяным разреженным воздухом, предсмертным взором пропуская ревущие на снижении лайнеры. Он слипся и смерзся воедино со своим крошечным креслицем, его качало и таскало, его сознание закуклилось.

Неожиданно он очнулся. Рёв раскатывался громче, и рядом – в ста метрах – появился истребитель. Голова летчика в просторном фонаре с любопытством повернулась в его сторону.

Истребитель заложил разворот, и на обратном пролете пилот покрутил пальцем у виска.

Захар Сергеевич встрепенулся. Встрепенулся и его зрительный центр в мёрзлом мозгу, и воздухоплаватель, выронив стартовый пистолет, показал пилоту средний палец.

– Живой, – неодобрительно доложил командир истребителя на базу.

Истребитель отозвали на базу и вызвали вертолёт.

Стало вечереть, темнеть, холодать. Над Захаром Сергеевичем закружил вертолёт, пытаясь подцепить тросом его кресло, но, увы, мощная струя от винта постоянно сдувала шары в сторону.

Наконец пилот вертолёта получил задание взять на борт снайпера и перестрелять шары по одному. После пятого лопнувшего шара гроздь шаров стала тяжелее и начала медленно снижаться. После пятнадцатого простреленного шара Захар Сергеевич мягко опустился на поле рядом с аэродромом.

На земле «летуна» ждали бригада «скорой помощи», бригада пожарников и два штатных психиатра. Захара Сергеевича начали отдирать от стула.

Врач прощупал его пульс на шее, проверил зрачки, сунул ему под нос нашатырь, сделал укол кофеина с глюкозой. Но как только он отвернулся, пилот вертолёта быстро влил в рот Захара Сергеевича полфляги коньяка, после чего тот порозовел и очухался.

Это дало возможность пожарным и врачам разжать намертво стиснутые пальцы страдальца. Хорошенькая медсестра с трудом расплела его ноги, закрученные винтом вокруг ножек стула. Через некоторое время Захар Сергеевич самостоятельно начал стучать зубами и произнёс первое слово. Оно было матерным. А подоспевший к месту посадки генерал спросил его: