Осип Бес - Стекло

– А ты откуда знаешь? – удивилась Аня.

– Ну, я же твоя подруга, – важно сказала Танька, – я просто обязана все о тебе знать!

– Да ничего пока, Женя, конечно, милашка, но мне надо подумать.

– Не упусти его, дурочка, такой парень! Девчонки рассказывали, что как-то видели его…

– Тань!

– У него такой…

– Таня!

– Я бы, на твоем месте, с ним…

– Да замолчи ты наконец! Любовь не измеряется длинной! И я не знаю, куда катится мир, если все думают только об этом!

Танька замолчала.

– Ладно, извини, – тихо сказала Аня, – я не хотела тебя обидеть.

– Да нет, ты права, – она немного помолчала, – а не пора ли нам спать, подруга? -зевнув добавила она- Вставать рано придется.

– Наверно, пора… до завтра!

– Пока!

Аня повесила трубку, взяла со стола кружку уже остывшего чая и выглянула в окно. Тени деревьев метались по двору, в их танце было что-то мистическое, вдруг все показалось таким маленьким и незначительным, да и сама она всего лишь маленький огонек спички в этой безграничной и безмолвной ночи, и сможет ли она за свою жизнь хоть кому-нибудь осветить путь… Аня вздрогнула, отвела глаза, допив чай, чуть не уронила кружку.

– Все, хватит! – Она помотала головой, – в душ и спать!

Что- то мягкое стукнулось в ее ногу. Аня посмотрела вниз, щенок сенбернара, по кличке Мишка, неуклюже тыкался в нее мордой. Аня взяла его на руки. Маленький и косолапый щенок, очевидно смутно догадываясь о том, что вскоре поднять его будет не под силу с благодарностью принимал то, что вся семья таскает его на руках.

– Ну, Медвежонок, что ты обо всем этом думаешь?

Песик виновато завилял хвостом, не понимая, чего, собственно, от него хотят, и на всякий случай лизнул хозяйку в нос.

***

Жил Пицца один в двухкомнатной квартире, больше напоминающей пещеру, чем жилище человека. Из мебели там были лишь два стула, столик со сломанной ножкой, две колонки, усилитель и кресло-качалка. Остальное Пицца выкинул, как он сам говорил, за ненадобностью. В углах слежалась пыль и по всюду катались, напоминая икру золотой рыбки, пули от пневматической винтовки.

Надо сказать, что многочисленные Пиццины гости любили развлекаться тем, что время от времени обстреливали местную дворовую шпану из окон квартиры, предварительно погасив в окнах свет. Дело в том, что Пиццин двор, как и многие дворы в округе не страдал излишней илюменацией. Проще говоря, было темно, хоть глаз выколи. Снизу, из темноты, периодически, доносились возгласы и брань. Самих говоривших видно не было, до тех пор пока они не начинали курить. Вот тут то и появлялись гаденькие улыбки на лицах застывших у раскрытого окна с винтовкой пацанов. Шпана сыпала угрозы в темноту, но понять откуда стреляют она, соответственно, не могла. Так что винтовка, старый, потрепанный «Ижак», всегда покоилась на подоконнике. От куда она вообще появилась, как не старались, ни кто вспомнить так и не смог.

Была еще маленькая тумбочка на замке, где Пицца хранил фотографии детства, разные безделушки и замусоленного плюшевого мишку. Все это было его сокровищем, его памятью о погибших, три года назад, родителях. Младшую сестренку Пиццы забрали дальние родственники, а сам он остался не у дел. Поначалу, конечно, они ему помогали, но, когда Пицце исполнилось восемнадцать, совершенно о нем забыли. Так он и жил, среди валявшихся повсюду пустых бутылок, среди ободранных плакатов «Гроба» и томиков Достоевского. На его двери была корявая надпись «ПАНК НЕ СТУХ!!!», убеждающая всех проходящих мимо, что хозяин все еще жив.

А сейчас под этой самой надписью, на позаимствованных, видимо, из- под соседних дверей ковриках мирно посапывал их старый знакомый, скин, по прозвищу Тимон.

– Встать, солдат, война идет!!! – что было мочи заорал Пицца ему в ухо.

Вытаращив глаза, Тимон подскочил, ударившись своей лысой головой о дверную ручку.

– А, это вы, со своими шуточками, – пробурчал он, почесывая ушибленный затылок, – а у вас, товарищ Пицца, между прочим, эти самые шуточки представляют серьезную угрозу для общества!

– Плевать я хотел на общество! Я всегда против него, даже если оно во всем со мной согласно! – радостно воскликнул тот и стал открывать замок.

– Да и общество на тебя не прочь, – возразил Тимон, поглядывая на заплеванную соседской ребятней Пиццину дверь.

– Тогда мне вдвойне на них плевать!

– Не советую, парень, – вступил в разговор Дин, – их больше, утонешь!

– Ну вы меня еще поучите, – отмахнулся Пицца и наконец-то открыл дверь, – я же профи в таких делах, а что касается игры с пресловутым обществом в «кто кого переплюнет», то сражаться буду до последней капли влаги в организме!

Они ввалились в прихожую. Тимон, запнувшись о порог, кубарем вкатился первым. С хохотом он принялся расшнуровывать свои сапоги, напевая какую-то идиотскую песенку. Через мгновение уже все, пыхтя и отдуваясь, занялись этим непростым делом.

– А что это ты, Тимоша, под дверью спал? – спросил Пицца у Тимона, прервав его немудреную песнь, – проблемы, что ли, какие-нибудь?

– Да, есть немного, – ответил тот. – Я опять из дома ушел, предки достали – фашист, фашист. И так и сяк им хоть что-нибудь объяснить пытался, бесполезно! Орут только и ничего не понимают. Да и не надо им ничего понимать… Я собрался и вышел, а они и не заметили, до сих пор, наверное, там скандалят.

– Стереотипы хреновы! – выругался Пицца. – Еще лет двадцать никто ничего не поймет!

– Да не расстраивайтесь вы, прорвемся, – сказал Дин, стараясь поддержать друзей, – пошли они все, давайте выпьем лучше!

Вышло как-то грустно.

– А есть что? – удивился Тимон, не замечая горечи в словах друга.

Пицца же криво ухмыльнулся, взглянул на Дина и иронично добавил:

– Вот за что я тебя люблю, парень, так за то, что ты всегда знаешь, что и когда говорить!

Дину на секунду показалось, что тот прочитал его мрачные мысли о том, что никуда они на самом деле не прорываются и выпить нужно просто от того, что все достало, обдумал это и рассудил, что сказанное им было все-таки лучше, чем оставшееся на душе «жизнь – дерьмо!»

Молчание прервал Тимон, незамеченным залезший в Пиццын рюкзак и с воплями «вот это да!» и «ни фига себе!», начавший доставать оттуда алкогольную продукцию.

Через две минуты они уже стояли на пороге Пицциной гостиной, если ее можно было так назвать. Эта была комната, весь пол которой был застелен матрасами, заменявшими кровати. «Практично и удобно», – говорил Пицца, и действительно, порой в ней запросто умещались двадцать человек. Самым удобным местом здесь было кресло-качалка, стоящее в противоположном, от двери, углу. Именно это и привело в оцепенение Пиццу и Тимона, которые замерли на пороге. Их замешательство было недолгим. Они переглянулись и вдруг с руганью ринулись к креслу, отталкивая друг друга локтями. Пицца добежал первым, плюхнувшись в него, он выставил вперед руки. Тимон, бежавший следом, прыгнул, надеясь опередить друга, и с размаху налетел на Пиццу. Раздался жалобный скрип кресла, Тимон, сделав сальто, полетел дальше, пока путь ему не преградила стена; успешно в нее врезавшись, он с хохотом сполз на матрасы. Пицца, схватившись за живот, смеялся до слез.