Осип Бес - Стекло

Дин оскалился, силясь сдержать слезы, уткнулся в рукав. Ему казалось, что весь дом пропитался болью, что это сами стены стонут по ночам! Дом ненавистный, изъеденный грязью, сыростью и безразличием. Хотелось вскочить, драться с ним, ведь это он, дом, виноват в такой его жизни, это он, с его грязными подъездами, с выбитыми стеклами, сделал мать такой, сделал отца и сестру такими!

Он вспомнил, что чуть ли не с детства ему приходилось чинить крошащуюся в пыль мебель, оторванные дверные ручки, вывороченные дверные петли, вспомнил, как уже в исступлении обратно вколачивал молотком с корнем вырванные шурупы. Как не раз пытался выковырять из-под ванны гниющие тряпки вперемешку со ржавыми гвоздями, но после того, как эти тряпки каким-то непостижимым образом появлялись вновь, да еще и стали расползаться по дому, слеживаясь в углах и покрываясь паутиной, у него просто опустились руки. Он стал появляться здесь все реже и реже, в конце концов приходя только к матери, периодически предпочитая ночь на улице семейному очагу.

Дин поежился, украдкой взглянул на мать, та лежала с открытыми глазами, о чем-то задумавшись. Он вгляделся в ее лицо, не думает ли она о том же, о чем и он несколько минут назад. Нет, лицо матери было спокойно, он еще раз быстро поцеловал ее руку и вышел, прикрыв за собой дверь.

Немного успокоившись, Дин спустился на лестничную площадку; встав к окну, закурил.

Сквозь грязное стекло пробивался свет фонаря. Снова пошел дождь, разбиваясь о карниз, капли маленькими брызгами скатывались по пыльному стеклу. С другой стороны окна их маленькие тени спешили по подоконнику к ним навстречу, постепенно растворяясь в длинной тени рамы.

Дин заметил маленькую бабочку, не сумевшую вовремя выбраться из стеклянного плена. Она висела, слегка покачиваясь, на такой же безжизненной пыльной паутинке вместе с мелкими листочками, окурками и прочим мусором, несколько лет копившимся между рамами.

Дин вновь подумал о матери. Если бы он мог отдать все, что у него есть, чтобы помочь ей, он без сомнений бы это сделал. Да и что останется в его жизни, если в ней не станет ее.

Он вгляделся во тьму за окном. Если ее не станет, не станет и любви, чего-то последнего, что согревало его, и останется лишь эта ночь вперемешку с дождем, одиночеством и, как следствием, свободой. «К черту такую свободу!» – выругался он, вздрогнув от звука собственного голоса, эхом прокатившегося по подъезду. Дин всматривался в окна домов, освещенные ярким светом. Там, за ними, было тепло, люди на кухнях пили чай, ложились спать, там, за окнами, было простое человеческое счастье, и он не понимал, как можно добровольно отказаться от такого сокровища! Волна злобы подкатила к горлу. Он не знал, на что злиться. Дом показался вдруг давно затопленным сооружением на дне ночного водоема. И где-то вверху, над его головой проплывают рыбы, и выше расходятся круги от брошенного кем-то камня, а еще выше небо и теплые кухонные звезды лампочек в чьих-то теплых квартирах. А он здесь. И никто-никто не знает о нем. Он вынужден был научиться дышать черной водой, чтобы остаться живым, у него просто не было другого выхода!

– Я же уже просто гулять разучился! – процедил Дин сквозь зубы. И правда, он уже столько раз не имел возможности куда-либо пойти, часами околачиваясь в подъездах, когда не получалось уснуть от холода, что теперь ему осточертело бесцельно шляться по улицам, он уже не мог этого делать, слишком долго не имея альтернативы.

– Стоит ли того эта свобода? – вслух спросил он сам себя. – Неужели мы свободны лишь от собственного счастья, от близких, любящих людей! Ведь это, пожалуй, единственное, что еще держит нас на плаву! То, что еще может спасти, среди всей грязи этой жизни, арматура в цементе этого мира, которая еще не дает ему раскрошиться, как этот проклятый дом!

Едкий дым оборвал его мысли. Закашлявшись, он посмотрел на окурок, першило в горле. Задумавшись, Дин совсем забыл о нем, теперь же уголек, тлея, лежал на подоконнике, в руке остался только оплавленный фильтр. Взглянув на мертвую бабочку, Дин выбросил фильтр в окно. Ударившись о карниз, тот вместе с каплями дождя исчез внизу.

Развернувшись, Дин прошлепал по лестнице в квартиру. Взяв телефонную трубку, набрал Пиццын номер. Сперва на том конце провода слышалось неясное бормотание, лишь через несколько минут раздалось более вразумительное «алло».

– Пицца? Алло? Пицца, от чего мы свободны?

– Чего? Дин, ты, что ли, че тебе не спится, дураку?

– От чего мы свободны, разве не от наших же семей?

– Жениться собрался? – сонно спросил Пицца, зевая. – А деньги у тебя есть?

– Да я серьезно! – угрожающе зашипел в трубку Дин.

– И я серьезно! Свободны мы от общества! Устроит?

– Да общество-то счастливо, а мы нет! Почему бы и нам не стать им?

Послышалось щелканье зажигалки, потом характерное Пиццыно «твою мать!» Видимо, тот снова опалил себе ресницы.

– С чего ты взял, что они счастливы?! Им только сказали, что это так! Все их счастье – это ложь! Я понял, куда ты клонишь, к семье, верно? Думаешь, я бы ее не хотел, я же совсем один, да и загнусь, по-видимому, скоро! Ты правильно говоришь, любовь, понимание, верность должны существовать, иначе ты просто на хуй никому не нужен, но ты не думай, что у них все это есть, их ценности давно заменили любовь на секс, счастье на размер члена, а личность на комплексы! Вот ты влюбишься, жениться на девушке соберешься, а у нее принято партнеров каждую неделю менять, и подруги ее так живут, потому что им по ящику это каждый день в голову вдалбливают! Блядью для нее модно быть, а женой и матерью – нет! Они, конечно, тоже не виноваты, всего лишь жертвы! Но кому надо было им мозги форматировать, я пока не знаю, хотя не факт, что им самим это не нравилось, жить ведь тогда становится проще, а думать меньше, в животных превращаемся, блин!

Пицца замолчал, было слышно, как он прикуривает еще одну сигарету.

– Что же делать?.. – Дин в нерешительности покосился на трубку.

– Да ни че не делать! Ты прав во всем! Любви хочешь – так и держись за нее, держаться в этом поганом мире человеку надо за что-то! Ты хоть за спасательный круг ухватился, а многие за дерьмо хватаются, оно тоже не тонет! Любовь есть еще, я верю, по крайней мере.

Попрощавшись с Пиццей, Дин медленно повесил трубку. Уже лежа в кровати, он еще долго прислушивался к шуму дождя, но в конце концов тяжело уснул густым, как кисель, сном.

Они уже подходили к школе, Танька, перепрыгивая через лужи, без умолку рассказывала Ане о каком-то фильме. Без сомнений, фильм был отличным, с каким-то невероятно красивым мальчиком в главной роли.