Галина Сафонова-Пирус - Искусы Эроса. Бэт и Лис. Повести

Дорога назад – через Коктебель 19 19 Коктебе́ль – посёлок городского типа на востоке Крыма, там жил и похоронен Максимилиан Волошин. . И над морем вдруг – вершина с могилой Максимилиана Волошина. Высоко, обрывисто! И сжалось сердце… Будто кто-то близкий – там».

Мы еще нежимся в постелях, ибо спешить некуда – небо снова затянуто, море беснуется. И я перечитываю странички из Набокова, Линка шепчется о чем-то с Лидой, но иногда они тихо смеются, строят рожицы, а вот сейчас она поднимает свои стройные ножки и делает ими круговые движения… как и каждое утро, и это значит, что скоро встанет и займётся утренним туалетом. Но вначале уходит умываться Лида, а Линка спрыгивает с койки, бесцеремонно выхватывает у меня книжку, закрывает, и подсаживается на краешек кровати:

– Аннуш, хватит читать, лучше послушай живого человека, который… Сон я видела странный, может, разгадаешь?

– Линка, – прощаю ей бесцеремонность, – я не верю снам и, естественно, не умею их разгадывать, но давай, рассказывай, а вдруг и выдам что-либо.

– Сидим с Антоном на берегу мутной, широченной реки, другого берега не видать! – И замолкает, смотрит в окно, словно и сейчас высматривая другой берег. – И вода в реке прямо вровень с берегом! И несёт мимо нас какой-то мусор, сучья деревьев, обрезки досок… – Замолчала. Еще что-то хочет высмотреть? – И сидим мы так, что я не вижу его, а только слышу. – Лицо грустнеет, глаза темнеют: – А еще слышу и другой голос, женский. И она, эта невидимая женщина, уговаривает Антона пойти за ней, манит, зовёт… – Линка, ау! Не улетай туда, в свой сон, вернись, я здесь! И она возвращается, но со странноватой улыбкой: – Но Антон молчит.

– И весь сон? – улыбаюсь рядовой улыбкой, что б и она…

– Весь. Больше ничего не помню. – Ну да, Линка возвратилась, она уже прежняя: – И как, что думаешь о моём сне?

– Ой, даже и не знаю… – И впрямь, ну что сказать то? – Но, если веришь в сны, то хотела бы посоветовать эту манящую женщину не воспринимать как женщину, а…

– А как мужчину? – уже хихикает.

И это хорошо. Пусть лучше вот так…

– Ну, не как мужчину, а как ситуацию, в которой вы с Антоном сейчас прибываете, и из которой тебе надо выбираться и решать: что же делать?

– Решать, решать… – резко подхватывается: – Не хочу сегодня ничего решать! Мы с Лидкой вечером идём развлекаться.

– Только ли с Лидкой?

– Нет, не только, – и глазки её вспыхивают. – Серёжа с другом нас в ресторан пригласили, так что…

– Рада за тебя, но…

– Да не будет никакого «но», не бойся! Просто мне с ним весело и легко.

Уговорила Линку поехать со мной в Старый Крым, в Керч, в каменоломни Аджимушкая 20 20 Аджимушкайские каменоломни – подземные каменоломни в черте города Керчь. и вот… Всё серовато-коричневое, – горы, поля, мелькающие деревья, нестройные ряды виноградников, – ни одой яркой краски! Воображение, помоги! Окрась всё в яркие весенние цвета!.. Нет, не помогло. Да еще эти, мелькающие за окном, обшарпанные стоянки, ободранные дома, хлам у обочин, на улицах… Закрыть глаза и вздремнуть? Да и Линка уже не смотрит в окно и скучает.

– Давай вздремнём, – закрываю глаза. – Но ведь должно же быть что-то интересное там, в Керчи?

Нет, вздремнуть не получилось и уже читаю Волошина:

В долине, среди еще не оживших виноградников, бывшие владения князя Потемкина 21 21 Григо́рий Потёмкин-Таври́ческий (1739—1991) – русский государственный деятель, создатель Черноморского военного флота и его первый генерал-фельдмаршал. Руководил присоединением к России и первоначальным устройством Таврии и Крыма. .

«Пять лет назад стоял здесь минарет, – гид, – а сейчас от него осталось только основание, и забор соседского дома выложен из его камней. Правда, сохранилась входная дверь, на ней еще проступает резной орнамент и письмена, восхваляющие хана». И рядом – старая шелковица, почему-то обожжённая огнем.

– Запустение, разруха, – Линка ёжится, хмурясь: – И зачем согласилась… с тобой?

– Не грусти. Еще поедем к писателю Грину, поинтересней будет.

И вот и домик Грина… Три комнатушки. В первой – кровать, напротив – стол с бронзовой собакой; во второй – железная печка, рядом – пожилая женщина с черным котом на коленях. Почесать его за ухом?.. И третья – с портретом Грина, под которым поднос с камешками и самовар, а над ним – фотография Волошина. Да, и он бывал здесь.

А во дворе – бюст Грина.

– Какой же большой и громоздкий! – И Линка уже вчитывается в слова на мраморе.

– Ну да, ты права. Бюст огромный… рядом-то с этой крохотной хаткой.

Белая мраморная плита – на могиле, а из-под неё – изогнутое, выкрученное деревце крымской алычи.

– Смотри, – опять, Линка, – это деревце словно вырывается из-под плиты!

– Да, наверное, на семи ветрах росло… как и Александр Грин.

Но как же весело трепещут на нём, искривлённом, алые лоскутки, галстуки, красные ленточки!

А вот и каменоломни… Восемнадцать тысяч взрослых и детей прятались в них от фашистов, но почти все нашли смерть. И детское кладбище здесь же, а на мраморных плитах – игрушки. Спросила у гида: а что сделал Сталин, когда узнал о затворниках Аджимушкая? «Он наложил резолюцию: „Город предателей“, и о Керчи нельзя было даже упоминать».

В дневник

«У самой воды, на гальке – уточка-нырок. Подожди, не уходи! Но она встаёт и, прихрамывая, ковыляет к волнам. А они – наглые, лохматые! – бьют и бьют о берег галькой. Бесятся! Но откатились. И уточка – с ними. Где же она?.. Да вот, всплыла. Одиноким тёмным комочком. Но грязная пена взрывается, гребнем нависает над ней и она, словно спасаясь её злобы, снова ныряет в колыхающуюся водную стихию.

Каково-то ей там, в холодной, мятущейся массе? А, впрочем, вода – её мир, а я – в своём… и тоже мятущемся».

Завтра мы уезжаем, а сегодня прощались с Лидой, и она оставила Линке свой адрес, на что моя подруга потом фыркнула:

– А зачем он мне… её адрес?

– Ну, как же… Мило болтали, по ресторанам ходили, вот и надо…

– Не надо, – прервала, словно отрезала, – не люблю этих, медленно рвущихся нитей-связей, лучше сразу: р-раз и всё.

– Учту на будущее, – усмехнулась, – а то как-нибудь стану приставать с письмами, а они тебе…

– А может, твои нужны будут, – снова прервала, словно заранее поспешив извиниться, – а с Лидой… Болтать с ней было легко, а вот что-то почерпнуть…

– Однако, корыстная ты особа, – рассмеялась, польщенная её предположением о нужности моих будущих писем: – И приму к сведению это твоё «что-то почерпнуть». Кстати, может, и сейчас хочешь, а то я тут…