Валерий Борисов - Русский Монте-Кристо

– Здравствуйте. – Сказал я им, как можно радушнее.

– Здравствуйте. – Как-то нехотя ответили они.

– Я бы хотел познакомиться с вами и предложить совместный отдых.

Они переглянулись между собой и один из них ответил, снова же, нехотя:

– Хорошо. Вот доиграем в нарды, искупаемся и тогда познакомимся ближе…

Они смотрели на меня, если не враждебно, то по крайней мере с большой неохотой, и у меня пропало всякое желание с ними знакомиться.

– Хорошо. – Пробормотал смущенно я и отошел от них.

Немного позже, лежа на песочке и обсыхая от морской воды, Юрий Григорьевич спросил меня:

– Вы подходили к этим двум русским парням, чтобы познакомиться? Не пытайтесь этого делать. Я уже вам говорил о них. Мы с ними вместе летели в самолете, ехали сюда вместе, и я понял, что они очень замкнутые люди. Почему-то не признают своих земляков. Нелюдимы, одним словом. А может их совсем иное интересует? Не будем мешать их отдыху. – Повторил он, тоже самое, о чем говорил немного раньше, а может, попросил меня не вмешиваться в отдых тех, двоих.

Вечером мы совершили прогулку по берегу моря и Юрий Григорьевич снова отметил, как здесь красиво.

– Вот бы здесь поселиться и постоянно жить. И больше ничего не надо в жизни! – Со вздохом произнес он.

Когда мы возвращались в пансионат, то увидели снова тех двух русских, которые как и мы прогуливались по берегу моря, выбивая камнями блины на воде. Но я уже больше не предлагал им присоединиться к нашей компании.

Так прошло несколько дней. Мы подружились с нашими новыми знакомыми, всюду были вместе. Они не пытались отделаться, под каким-либо предлогом от нас, мы тоже. Такие теплые отношения нам нравились. Женщины подружились более крепко, чем мы – их мужья и, как я понял, доверяли друг другу некоторые семейные тайны. Но моя жена не слишком-то рассказывала мне о них. Всю жизнь считает меня болтуном и слишком наивным в жизненных делах человеком. Тяжело с ней! И так все двадцать лет нашей совместной жизни!

Но кое-что, моя жена о них мне все-таки рассказала. Ольга Валентиновна сообщила ей, что у них двое детей – девочка и мальчик, семи и пяти лет. Но они остались в России, у ее родителей, и она за ними очень скучает и ждет не дождется, когда можно будет вернуться домой. Ольге Валентиновне оказывается всего тридцать три года, а ее мужу намного больше. Это факт вызвал у меня любопытство и я стал подсчитывать, – во сколько же лет появились дети у Юрия Григорьевича. Выходило лет в сорок, как минимум.

«Поздние дети?» – Размышлял я, делясь этим открытием с женой. Но зато полностью отпало подозрение, что банкир путешествует со своей секретаршей. – «А почему она ждет разрешения вернуться домой? Непонятно».

– Но Оля еще достаточно молода и дети у нее появились вовремя. – Возражала мне жена, не поясняя другого момента, высказанного мною.

– Да. Но у них все-таки большая разница в возрасте. Она тебе не рассказывала, когда и как они поженились?

– Нет. Но ты сам знаешь, что нынешние бизнесмены предпочитают молодых жен. И у него это первый брак. Знай это?

– Интересно? – Отвечал я ей, не понимая многого во взаимоотношениях Юрия Григорьевича и его жены. Почему они не взяли в путешествие своих детей? Чего они здесь выжидают? Неужели он холостяковал до сорока лет? Такой красивый мужчина и не мог раньше жениться? Расспрашивать его лично об этом – было не тактично. Юрий Григорьевич в беседах со мной, почему-то, не касался своего прошлого и своей нынешней работы, будто их не существовало. Единственную куцую информацию о них, предоставляла мне моя жена, со слов новой подруги. А мне, почему-то, так хотелось узнать о них больше! Любопытство или писательское чутье? Непонятно.

Через неделю и наши новые знакомые сильно заскучали от нескончаемого моря и теплого пляжа, и мы для разнообразия впечатлений поехали к Везувию. На него не поднимались, но объехали кругом. Посмотрели убежище восставшего Спартака, сход лавы, но в Помпеи не заехали, решили в следующий раз. Глядя на Везувий, Юрий Григорьевич произнес:

– Все здесь красиво, но как бы сделано понарошку. Искусственно, что ли? Одна гора, а рядом холмы. У нас в России, если горы, то их много и надолго – за месяц не объедешь. И красота, не человеком сотворенная, а природой. Она и давит, и возвышает. Слабых ломает, сильным дает дух. Глядя на Везувий, хочется писать лирические стихи. Проникнув в суть наших гор – сочинишь философские стихи. А может, даже не стихи, а научные трактаты. Вот если бы я писал пейзаж на фоне Везувия, то я уверен, что у меня бы получилась открытка, а не картина. А если буду писать бесплодные скалы Джугджура, то получится картина. Хорошая или слабая, но картина, в которой будет частица твоей души. Но все равно в Италии очень красиво! Она, как бы светлая часть России.

Я не понял его упоминания о Джугджуре. Причем он здесь? Смутно помнил, что это, где-то далеко, на краю России и спросил, неужели он там бывал?

– Да. – Несколько смутившись, ответил он. – Бывал на Дальнем Востоке по коммерческим делам. Природа там – чудо богатырское.

И он смолк, как будто сказал что-то лишнее, и мы поехали обратно.

Когда мы садились в автомобиль, то я увидел двух нелюдимых русских, которые из своей машины, без водителя, визуально осматривали Везувий.

– И они здесь! – Не удержался я и кивнул в их сторону. – Что им здесь надо?

– Наверное, тоже решили посмотреть вулкан. – Ответила моя жена, опередив с ответом моих попутчиков.

Они согласно кивнули в ответ на ее слова и проблема появления этих двух русских отпала. Но меня удивило – почему вдруг моя жена стала отвечать за них?…

Нам оставалось отдыхать еще четыре дня, а нашим, уже без сомнения хорошим знакомым, еще около двух недель.

Погода в тот, запомнившийся мне вечер, выдалась скверная – весь день моросил мелкий надоедливый дождь, море закрылось влажной дымкой тумана. Отдыхающие убивали время в своих в номерах или в баре. Группа немцев, приехавшая на отдых недавно, из-за плохой погоды провела в баре весь день, и к вечеру многие из них были в достаточно веселом состоянии. Оркестр беспрерывно играл по их заказу и они целый день гарцевали, в прямом смысле слова, а не танцевали или плясали. В павильоне ресторана стоял страшный шум и грохот. По мере наступления темноты к ним присоединялись новые танцующие, из числа отдыхающих. Было шумно и весело. Мы, поужинав, остались за своим столиком с бутылкой къянти, и смотрели на бесившихся от безделья людей. Оркестр играл без перерыва рок-н-роллы, твисты, джаз и даже что-то итальянское, типа тарантеллы. Но я могу ошибаться – точно ли была эта мелодия, уж слишком оригинальна была импровизация. Но когда звучали упругие и четкие ритмы итальянского танго и тела танцующих слипались, как пластилиновые, то танцевальное томление достигало апогея. Даже у педантичных и рациональных немцев итальянское танго расслабляло душу и превращало их в кротких малышей, ждущих подарка, от своих пассий. Музыканты по одному-по два уходили покурить или утолить жажду бокалом вина, но их выпадение из ансамбля не нарушало слаженной игры оркестра. Танго у оркестра получалось интимно-потрясающее и я произнес: