Александр Строганов - Сочинения. Том 3

ФЕЛИСТРАТОВ Очень.

ДЕДОВ Предположим, ты знаешь все. Что это даст тебе? Станет ли тебе легче жить после этого?

ФЕЛИСТРАТОВ Здесь легкость не при чем. Легкости не было со мной никогда. А может быть я не знаю, что такое легкость.

ДЕДОВ Что, из любопытства?

ФЕЛИСТРАТОВ Какое же может быть любопытство, когда речь идет о покойном докторе?

ДЕДОВ Верно, ты не из любопытствующих. Однако я воздержался бы от подобного исследования. Мне не хотелось бы делать тебе больно.

ФЕЛИСТРАТОВ Боль – спутница моего существования. Так что мне не привыкать.

ДЕДОВ Могу ли я понимать твои слова таким образом, что ты настаиваешь на исследовании этого странного поступка?

ФЕЛИСТРАТОВ Я сформулировал бы это несколько иначе.

ДЕДОВ Но суть не меняется?

ФЕЛИСТРАТОВ Безусловно.

ДЕДОВ Что же, изволь. Приступим?

ФЕЛИСТРАТОВ Приступим.

ДЕДОВ Чего ты боишься?

ФЕЛИСТРАТОВ Я?

ДЕДОВ Ну да, твой страх очевиден. Ты спишь под кроватью. Когда часами ты стоишь подле своей кровати, ты напряжен. Я давно наблюдаю тебя. Тебе страшно.

ФЕЛИСТРАТОВ Это, это…

ДЕДОВ Это – интимное?

ФЕЛИСТРАТОВ Да, это очень интимное.

ДЕДОВ И ты не хотел бы говорить об этом?

ФЕЛИСТРАТОВ Откровенно говоря, да.

ДЕДОВ Ну что же, не будем. Как ты уже успел убедиться, я знаю многое. Я знаю и причину твоей тревоги. Сделаем так. Я назову тебе причину, а ты подтвердишь, если мое заключение окажется верным. Если ошибусь, ты ничего не скажешь.

ФЕЛИСТРАТОВ Пусть будет так.

ДЕДОВ Володя, дорогой мой Володя. В тебе так же живут Владыко, Арестовы, Больцы, Дедовы, только их зовут иначе и они совсем другие. И тебе страшно находиться между двух… нет, даже между трех огней. Они, мы и доктор Кандинский.

ФЕЛИСТРАТОВ (Поражен.) Как?! Как вы могли узнать об этом?

ДЕДОВ Опыт, Володя, опыт.

ФЕЛИСТРАТОВ И как мне избавиться от этого?

ДЕДОВ Никак. Все произойдет само по себе. ты не в силах что-либо сделать. Я очень болен. Ты это видишь. Осталось недолго. Вот ты и останешься только между двух огней. Уже легче будет.

ФЕЛИСТРАТОВ Не говорите о смерти. Дурная примета.

ДЕДОВ Оставим. Поговорим о Кандинском. Не передумал?

ФЕЛИСТРАТОВ Нет.

ДЕДОВ Ну так. Позволь задать тебе еще один вопрос. Сам ты как думаешь, кто мог подтолкнуть Виктора Хрисанфовича к решению покончить с собой?

ФЕЛИСТРАТОВ Да, да, да, да, да.

ДЕДОВ Я не тороплю тебя. Ты можешь хорошенько подумать, посоветоваться.

ФЕЛИСТРАТОВ Арестов?

ДЕДОВ Почему Арестов?

ФЕЛИСТРАТОВ Ему было нехорошо. Он не любил людей. Он был зол на многих. И потом он хотел как-то изменить ситуацию. Ведь не случайно он единственный из нас пришел к решению попытаться вырваться? Он душил Владыко. Он разбил окно.

ДЕДОВ Все поверхностно. Все же ты молод, Володя, и советчики твои мало понимают в людях.

ФЕЛИСТРАТОВ Не Арестов?

ДЕДОВ Может быть, доктор Кандинский и был тем единственным человеком, которому Арестов по-настоящему был благодарен, которого Арестов любил. Он спас Арестова от неминуемой смертной казни. Запутавшийся в жизни Арестов не был негодяем. Много доброты и сентиментальности заключалось в этом странном человеке, но доброту свою он бережно прятал до самой смерти.

ФЕЛИСТРАТОВ Зачем?

ДЕДОВ Он уже не верил никому. Он часто встречал людей много хуже себя самого. Его часто унижали.

ФЕЛИСТРАТОВ Как же можно, пройдя через унижения, унижать других людей?

ДЕДОВ Это распространено среди людей. И потом, Володя, будучи медиком, ты не можешь не знать симптомов, свойственных падучей. Я имею в виду спонтанные вспышки гнева.

ФЕЛИСТРАТОВ Но он боялся.

ДЕДОВ Он слишком долго боролся за жизнь. Это стало привычкой, даже не привычкой, болезнью.

ФЕЛИСТРАТОВ Как же можно обозвать привычкой любовь к жизни?

ДЕДОВ Все есть в этом мире. Все может стать болезнью. Нужно быть внимательным. Арестов – решительность, твердость Кандинского.

ФЕЛИСТРАТОВ А Больц?

ДЕДОВ Больц – начало нежности, слабости, ошибок Кандинского. Любимое и любящее дитя. Нигде, Володя, Больц не чувствовал бы себя так уютно, так спокойно, как здесь.

ФЕЛИСТРАТОВ Мне кажется, он не был до конца порядочным человеком. Перед нелепой своей смертью он вел себя недостойно.

ДЕДОВ Он вел себя как Больц. Он и не мог бы вести себя иначе. Мало того, я был крайне удивлен, что испуг перед визитом Виктора Хрисанфовича мобилизовал его, подвинул на действие. Больц победил свою лень. Для него – подвиг.

ФЕЛИСТРАТОВ У него было двойное дно. Так думается мне.

ДЕДОВ Милый Володя, у каждого из нас двойное, тройное дно. Мы все не ведаем, что творим, при этом изобретая, фантазируя много. И Больц, и Арестов были необычными людьми. Они не походили ни на кого. Были яркими, как каждый из нас. Иначе доктор не оставил бы всех нас здесь. Сколько больных прошло через его руки, а выбрал он только нас, мы – избранные. Когда Кандинский уходил в отдохновение, забытье, когда ему не хотелось ничего делать, не хотелось видеть никого, Больц, и только Больц беседовал с ним. Любой другой лишил бы его покоя, приблизил бы его смертный час. Больц был незаменим. Он был нужен доктору, а доктор был нужен Больцу. Многие люди выбирают себе друзей типа Больца. Часто это оказываются лучшие друзья.

ФЕЛИСТРАТОВ Такие страшные поступки, как совершенный Виктором Хрисанфовичем, есть признак слабости.

ДЕДОВ Заблуждение, мой друг, заблуждение. Этот поступок – апогей внутренней мобилизации, концентрации всех сил.

ФЕЛИСТРАТОВ Да, да, да, да, да.

ДЕДОВ А почему ты не вспоминаешь Мусю?

ФЕЛИСТРАТОВ Мусю я исключаю сразу. Бедный Муся.

ДЕДОВ Но ведь и он вел жизнь далеко не покойную, далеко не благую.

ФЕЛИСТРАТОВ Он раскаивался. Он ничего не мог поделать.

ДЕДОВ Верно. Как ты думаешь, зачем доктору Кандинскому нужно было связываться с этим несчастным? Что пользы было слышать его?

ФЕЛИСТРАТОВ Да, да, это непонятно.

ДЕДОВ Это и другое будет непонятным, если следовать рациональным путем. Нет в судьбах человеческих ничего рационального, нет в поступках человеческих ничего рационального. Сколачивая состояние, добиваясь чего-либо тучного или, напротив, воздушного, человек забывает о равновесии. Да он просто и не думает о равновесии. А стало быть?..

ФЕЛИСТРАТОВ Стало быть Муся появился сам по себе.

ДЕДОВ Как просто сбить тебя с толку, Володя. Не печалься. Это пройдет. Муся не случаен. Муся – это самолюбие Виктора Хрисанфовича. Муся – первый, кто указал доктору на его благородство, человечность, заставил гордиться своим поступком. Кандинский слушал корявую речь Муси, и казалась она ему прекрасной музыкой. Кандинский предавался приятным воспоминаниям и был доволен собой. Каждый человек, Володя, подающий нищему, не забывает и о себе.