Анна Архангельская - Сны в руинах. Записки ненормальных

…Всё это отпечаталось во мне какими-то яркими пятнами, комками эмоций, впопыхах выхваченными из времени. Словно бы кто-то отобрал у меня душу, украл на пару часов и игрался с ней, сминая и разворачивая, швыряя то в одно чувство, то в другое, путал и забавлялся этой беспомощностью моего сознания и ощущений.

Разрывая на мне рубашку, находя какое-то особое, извращённое удовольствие в этой жестокости, в этом истязании ни в чём не повинной вещи, моя новая, подосланная демонами подруга целовала, оплетала руками, царапаясь и кусаясь, превращала секс в какое-то насилие. И неясно было кто и кого насилует, чья страсть злее, и кто победит в этом неистовом поединке. Неуправляемое, первобытное, едкое возбуждение вгрызалось болью и радостью, смешивало любовь и ярость в жгучий, потрясающий напиток, носилось по венам, увлекая в какой-то дьявольский омут…

Как жертву кораблекрушения, меня будто вышвырнуло на берег этим неимоверным, страстным, убийственным штормом. Едва вернув себе разум, едва сообразив, где я и что испытал, понимая, что не только не представляю себе кто эта девушка, но даже имени её спросить не потрудился, я спешно одевался, поражаясь своему недавнему безумию.

– Скажи хоть, как тебя зовут, – моя то ли жертва, то ли искусительница лениво накручивала огненную прядь на палец, насмешливо следила за моей суетой.

– Какой-то парень, – я бессовестно развернулся к выходу.

Ведьма зло хохотнула, и что-то увесистое влетело в стену рядом с моей головой.

– Вы что-то обронили, – зачем-то дополнил я свою наглость и вышел, быстро и не оглядываясь, панически сбегая из этого шумного, забросанного бликами огней сумасшествия.

…Странно было осознать, что, не пытаясь и не собираясь мстить Венеции, обижать её назло чему-то или кому-то, я тем не менее успел на этом пути намного больше, чем она со всей своей спланированной хитростью. Кто водил меня за руку по этой красочной пустыне собственной низости? Кто стоял за спиной, шептал и искушал?..

На память об этой прогулке мне остались исцарапанная спина и пульсирующая – живая и капризная – боль в губах. Я сидел на улице, подставляя лицо скудным каплям стеснительного летнего дождя, и совсем их не чувствовал. Разгонял в душе демонов, вылезших неизвестно откуда, выпущенных на волю химическим безумием, для удобства использования спрессованным в таблетки. Смотрел на яркие, манящие окна своего дома, не догадываясь, что где-то там Венеция прячет свои слёзы, свою тоску. Оттого, что жизнь её снова рушат наркотики, что пособником им в этом стал именно я… И один лишь Расти заметил эти слёзы. Да и он не сумел их понять.

Какой-то карнавал дрянных бесов, словно бы одурачивших нас троих, завлёк и закружил в обворожительном, пылком танце. И каждый из нас обронил в этой дикой пляске частицу своей души, обменял на совершенно невнятную выгоду, прельщавшую ярким, фальшивым блеском подделку. А мы с Венецией едва не разделили бо́льшую её часть на двоих. Тайно, как сообщники…

Никогда я не предполагал, что так легко могу потерять себя, контроль над чем-то, что должно принадлежать только мне – рассудком, душой. И страшна эта потеря была даже не бесконтрольностью, а упрямым желанием, жаждой этот самый контроль потерять. Той бездумной радостью, с которой я нёс кому-то свою душу, тем внутренним восторгом, с которым отдал её для злого баловства. Я сделал шаг к пропасти и был счастлив. Заметно наслаждался лёгкостью, с которой мне тот шаг удался, словно хотел быть лучшим в этом тёмном, азартном, приятном спорте…

Возвращая себе разум, собирая его по кусочкам, выветривая остатки дурного, предательского тумана, я ужасался тому, что так просто, оказывается, распродать себя мелким, весёлым бесам. Расшвырять части своей души, как мелкие монеты ярмарочным паяцам. Дружески пожать мягкую лапу дьявола – всегда протянутую, всегда наготове. Не успеешь, не увернёшься – и он уже зацепил тебя ласковыми когтями, тянет в блаженное рабство.

Ноги увязали в асфальте, как в песке, не слушались и заплетались, будто бежал я уже несколько часов. Улицы – знакомые и нет – пустые, безлюдные, травящие душным страхом закоулки…

Я убегал от чего-то жуткого, смертельно, нестерпимо опасного. Чего-то такого, что одним своим присутствием где-то там, за спиной, убивало вернее, чем любая пуля. Просто втаптывало душу в ужас, из которого никогда уже не выбраться. Задыхаясь, я всё пытался рассмотреть это что-то, такое страшное, что гнало меня по этим улицам, безнадёжно одинокого, паникующего. Постоянно оглядываясь, – чего никогда не делал наяву, – спотыкаясь, теряя скорость и падая, я видел лишь яркое солнце, коловшее жаркими лучами серое, с потрёпанной дорожной разметкой шоссе, уходящее куда-то вниз, к океану. И эта мирная, радостная картина пугала меня ещё больше именно тем, что я никак не мог увидеть, кто же угрожает мне, тем, что, обманывала своей красотой, приближая нечто тёмное и неотвратимое, прячущееся в тёплых бликах безмятежного солнца. Я чуял эту надвигающуюся опасность, знал про неё, как можно знать только во сне – точно, абсурдно и бездоказательно. И бежал, сбивая дыхание, давился собственным страхом, падал и поднимался, с детским, безысходным ужасом всё-таки боролся за жизнь, за каждую её секунду. Мимо чьих-то домов, притаившихся в цветах и зелени… Каких-то людей, бросавшихся ко мне с беззвучными приветствиями. Они растягивали рты весёлыми, немыми улыбками, будто уговаривали сдаться, забыть про страх и упорство выживания. Манили какими-то миражами моё сердце, приглашали в свой призрачный, нетленный мир. Но я не мог остановиться, не хотел поддаться этим хитроумным уловкам сознания и бежал из последних сил, всё больше паникуя от мутного ужаса, от чьего-то холодного, злого дыхания, настигающего и не сдающегося.

…Были какие-то горы, предательски вихляющие тропки. Камни срывались из-под ног, тащили вниз за собой, и какие-то кусты колюче цеплялись, царапаясь и злясь на бестолкового, перепуганного человека, строптиво не желавшего принять свою судьбу и так нагло потревожившего покой этих гор. Что-то дикое и заснеженное, какие-то каменистые склоны и вершины, которых я никогда в жизни не видел… С маниакальным упорством я рвался по этим тропам то вверх, то вниз, ведомый каким-то придуманным, спасительным инстинктом добежать куда-то. Просто добежать и всё прекратится, я снова буду свободен. Только бы добежать… Ведь не может же это тёмное, скрытное чудовище вечно дышать мне в спину?

Но чувствуя, как обрываются нервы, вдруг понял, что слишком медленно, что не успеваю и не успею . И от этой мысли первобытный, неконтролируемый, необъяснимый никакой логикой страх захлестнул меня липкой волной. Что было такого важного там, куда я так стремился? Я не знал. Но что-то гнало меня. Всё дальше и дальше. Как свора гончих самого дьявола, подстёгивало ужасом и отчаянным, бессильным до слёз желанием выжить, обмануть что-то, что обмануть невозможно…