Валерий Ланин - Lanin. Поэтика последних времён

Камни Екклесиаста можно понимать как этносы, разбросанные по лицу Земли после строительства вавилонской башни; арабское, по Вашкевичу, аквамун родственно еврейскому акум «язычник».

А как понимать время? Время разбрасывать и собирать, не важно что или кого, это расхожее, обыденное понимание. Было одно, настало другое, потом будет третье, но ведь есть беспредметное время. Время, не привязанное ни к одному, ни к другому, ни к третьему…

Ни к чему не привязанное время безымянно.

Витгенштейн сказал очень непродуманную фразу: «Пространство, время и цвет (цветность) есть формы объектов» (Логико-философский трактат. Тезис 2.02511).

Если б время было формой, проблем бы не было.

Но оно даже не бытие, потому что есть ещё небытие, в котором оно присутствует. Как справедливо заметил Гуссерль, «время (феноменологическое/временность) не измерить ни положением солнца, ни с помощью часов, ни какими-либо средствами физики» (Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии).

Чанышев пишет: «1. Время порождает пространство. 2. Пространство – это остановившееся время, последовательность, ставшая рядоположенностью. 3. Если бы существовало мировое сознание, то пространство можно было бы назвать его памятью.» Если бы…

Мысль Хайдеггера 31-го января 1962 года двигалась в прямо противоположном направлении: «Попытка свести пространственность к временности не получилась». Доклад в школе Финка университета Фрайбурга.

Пространственность – к временности.

«Попытка же, сделанная в „Бытии и времени“, параграф 70, свести пространственность здесь-бытия (Dasein) к временности, не получилась.» Разработка темы оказалась не по плечу автору (это он сам о себе говорит); публикация «Бытия и времени» была в этом самом месте пространства 27-го года прервана. «Семидесятый параграф. Временность присутствиеразмерной пространственности.»

Прошло три с половиной десятилетия, вопрос о «временности» стал ещё более достойным вопрошания и ещё более чуждым духу времени (это опять он говорит).

Не получилось сведение присутствиеразмерной пространственности к временности и, с противоположной стороны, не получилось показать момент порождения временем пространства.

Невезуха.

Не удалось отменить пещеру Платона.

Но попытки…

Я читал его «Живопись и реальность». Брал у брата в Москве. «Едва ли можно найти подростка, не знакомого с доказательствами существования Бога, с доводами в пользу сотворения мира ex nihilo (из ничего), или же со свидетельствами, указывающими на нематериальность и бессмертие души, которые ему доводилось слышать в школе или в церкви.» Жильсон. Чел написал 60 книг и 600 статей, причём более 100 из них – после 74 лет. Прожил 94. У нас писатели столько не живут, тем более побывавшие в немецком плену. В концлагере Жильсон читал заключённым лекции по искусству.

У нас в лагерях читали Петрарку.

Писательское дело – оно ведь сродни дьявольскому, сказал писатель Крупин: «Что такое художественный образ? Евгений Онегин для нас более живой, чем какой-нибудь князь того времени. Или – Болконский. А ведь это вымышленные… кто? люди? типы? Мы говорим о великой силе художественного образа, говорим, что в Наташе Ростовой или Элен Курагиной воплотились черты женщин того времени. Но шутка-то в том, что это ненормально. У них нет реальной плоти, нет души, они не были крещены, не были отпеты. Это чудовища, которые вызваны дьявольской силой воображения.»

Прямо Гёте. «Люди страдали бы гораздо меньше, если бы не развивали в себе так усердно силу воображения» – «Страдания молодого Вертера».

Всё как раз нормально. Отними у человека воображение и что останется… Дело ведь не в том, что ум что-то выдумывает., дело в том, что ненормален сам бытийный контекст. «Большие рыбы пожирают маленьких» – Питер Брейгель Мужицкий.

Вообрази атом и его откроют. Левкипп с Демокритом, два гуманитария, вообразили, химики экспериментально подтвердили идею. Правда, не сразу. Спустя энное количество столетий.

Атомизм в индийских школах был любимым предметом. Атомизм, придумывание атома. Но придумали не индусы.

Человеческой плоти выделена тесная область обитания. Что можно вообразить, находясь в узкой щели между инфракрасным и ультрафиолетовым? Ограниченность компенсируют фантазией. Так что всё нормально; человек отдаётся всему на свете, и не в последнюю очередь – языку. Как сказал однажды Классик о Бродском: «Можно, конечно, отдаться языку и следовать за ним. И, разумеется, в результате могут быть записаны образы и мысли как бы превосходящие наше наличное самосознание. И результат этот, полученный вроде бы с нашим участием, может потребовать от нас же достаточно больших усилий и времени для его усвоения, понимания. Здесь Бродский прав. Но есть ведь и совсем другое мышление, которое как бы заранее знает, какой язык, какое выражение, формулировка ему нужны. Но знает отрицательно и поэтому как только язык отклоняется, его останавливают, возвращаются и начинают сначала. Есть простой и всем известный частный случай такого мышления: вспоминание стихотворной строчки, фамилии, слова – забытого, но не совсем: нам точно известно, что предлагаемые слова – «не те». И если в первом случае язык как бы сам изобретает, то во втором идут поиски такого языка, который был бы «то» т.е. в первом случае «поиск ЯЗЫКА» /язык ищет/, а во втором случае «ПОИСК языка» /ищется подходящий язык/: С позиции ПОИСКА языка – поиск ЯЗЫКА часто /пожалуй, что и всегда/ выглядит как нечто непрофессиональное, по крайней мере – предварительное. ПОИСК языка заканчивается /если заканчивается вообще/ его обретением, формулированием того, что до этого было внеязыковым, – предмет мысли и ее результат /формулировка/ совпадают. Поиск ЯЗЫКА предполагает наличие размытого, до конца не уясненного предмета мысли, а ее результатом оказывается множество приближающихся, но всегда неточных формулировок; реальный результат – это их общее, которое так и осталось несформулированным. Поэтому ПОИСК языка заканчивается лапидарной формулировкой, а поиски ЯЗЫКА, в сущности, вообще не оканчиваются, они могут быть продолжены как угодно долго; мысль путается, кружится, возвращается, но никогда не способна обнаружить свой идеальный образ.

«Думай о смысле, а слова придут сами». Это Кэррол, даром, что он – самый знаменитый игрок словами. Бродский придерживается прямо противоположной философии /: «Думай о словах, а смысл придет сам»? / и, видимо, полагает, что тот, кто думает о смысле – это, по меньшей мере, – не художник, а может и вообще никто, поскольку думать могут только слова.