Иван Паластров - Иванкино детство

Мы, детвора, любили лазить на такие березы и играть на них в пятнашки. Это было так увлекательно и так отрабатывалась ловкость, как у акробатов. Такие березы росли далеко друг от друга, но были не редкостью. Если такое дерево попадало в делянке, то свалить его было не так просто. Не хватало пилы, но дров из нее получалось много и были эти дрова самыми жаркими. Расколоть такую чурку, тоже нелегко: только колуном и со стальными клиньями.

Село стояло по берегам реки, на нашей стороне была поскотина и довольно большая по площади, а вот другой стороне с поскотиной не повезло, у них ее не было. Поля начинались сразу за селом, и лес был только колками. Лес тоже был, но далеко, и коров гоняли пасти по специально оставленным прогонам между посевами.

Вот такая была у нас поскотина и такие огромные березы-патриархи. Я всегда восхищаюсь таким лесом, с белоствольными березами, всегда чистым и веселым. В таком лесу душа просто поет…

Мама родила меня поздно, в 44 года. Я был последним ребенком. Шла война, хотя уже не у нас, а где-то далеко на западе. Вот в это тяжелое время я и родился, Я помню себя, наверное, лет с 5—6. Жили мы бедно, но речь не об этом. Мне казалось, что наша мама уже старая, хотя ей было 50. Была она худенькой и невысокой, с маленькими, но очень сильными руками. Мама была красивой женщиной, но совершенно глухой. Поэтому замуж ее никто не хотел брать. Муж был, но как сейчас говорят, жили в гражданском браке. Он погиб на фронте в 43 году.

У меня был другой отец, которого я и в глаза не видел, значит я был нагулянный, как говорил мой старший брат – зауглан. Конечно, какое воспитание могла дать нам крестьянка, которая все время работала в колхозе, чтобы хоть как-то прокормить нас троих? Но я вопреки всему вырос и стал нормальным человеком. Помню, когда нужно было весной заготавливать дрова, она брала нас на делянку. Брат и сестра были старше и помогали маме пилить дрова, а я складывал сучья в кучу, чтобы потом их сжечь. Хотя и был еще совсем мал, но у берез сучья нетолстые, толстые убирали они сами. Так же мама брала с собой в поле на работу, и я всегда ждал обеда, мама кормила меня, отдавая самое лакомое. А это были шаньги, обыкновенные шаньги с картошкой, но мне казались такими вкусными, что кажется не было ничего вкуснее на свете. Я и сейчас иногда прошу испечь такие свою жену. Она печет, но мне кажется не такие, как были у мамы.

Спали мы все на русской печке. Печка у нас была большая, и мы свободно все на ней умещались. Мама ложилась с краю, я всегда спал рядом с ней, просунув свои ножки между ее коленок. Она всегда прижимала меня к себе и гладила по спине, пока я не засну.

Мама прожила до 86 лет, я хорошо помню ее лицо, помню ее теплые мягкие губы и маленькие, самые красивые руки. Когда приезжаю на родину, всегда хожу на ее могилку и сижу. Я с ней разговариваю, она для меня живая до сих пор, хотя умерла в 1986 году. Помните свою маму, помните до конца дней своих, потому что для нас мама, жива всегда…

Село расположилось вдоль реки и было длинным. В каждом краю были свои места для купания. У нас был свой небольшой омут перед речным перекатом. С нашей стороны берег был высоким и обрывистым, наверное, метра два с половиной, другая же сторона была песчаной. Когда начиналась дневная жара и мы, ребятня, набегавшись по улицам или сходивши в лес за грибами или ягодами, бежали к своему омуту купаться. Бежали, жуя на ходу краюху хлеба, потому как поесть дома, эту самую краюху с молоком, было недосуг: омут ждал. Бежали гурьбой наперегонки, на ходу стаскивая с себя рубахи и штаны. Подбежав к обрыву, бросали одежду и недоеденную краюху на берег, прыгали в воду, кто как мог. Кто был поотчаянней, тот прыгал вниз головой, остальные поджав ноги – бомбочкой. Если купались девчонки, они с визгом выскакивали на берег и стыдливо отворачивались, прижимая руки к груди. Купались в речке до посинения, пока не начинали чакать зубами, только тогда выходили на песчаный берег и зарывались в горячий песок. Отогревшись, снова лезли в воду и накупавшись, вылезали на свой берег, одевались и бежали по домам.

Есть хотелось зверски, наевшись, у кого что было в печи, снова бежали на улицу и играли. Ближе к вечеру шли по домам: нужно было поливать грядки с огурцами. Полив грядок – это была наша святая обязанность, взрослое население были на работе. Вечером, когда вся семья собиралась дома и садились ужинать, было и такое, что засыпали прямо за столом.

Было это давно, сейчас тоже ребятишки бегают купаться, но на улице проводят времени на много меньше, чем мы. Настал век компьютеров и планшетников, айфонов и смартфонов, прогресс на месте не стоит, наверное, это хорошо.

Солнце медленно ползло к зениту и припекало все сильнее и сильнее. К обеду стало невыносимо жарко, какая-то влага появилась в воздухе. Стало тяжело дышать. Воздух словно замер. Не шелохнется ни один лист на деревьях, не слышно щебета птиц в лесу. Все замерло в ожидании чего-то такого грозного и непонятного. На небе не было ни облачка и оно тоже стало каким-то не таким голубым, а словно выцветшим. Но вот ухо уловило какой-то непонятный звук, который исходил как будто изнутри земли, звук походил на глухой, далекий раскат, как будто где-то далеко ударили по листу железа. В небе из-за макушек деревьев появилось темное облако, оно стремительно надвигалось и превращалось в огромную черную тучу, закрывавшую все небо. Вдруг налетел ветер так внезапно, и такой силы, что все, что могло летать, поднялось в воздух. Ветер закручивал из пыли и мусора вихри, которые неслись по дороге с огромной скоростью. Вдруг ветер стих, так же внезапно, как и начался, все замолкло и наступила звенящая тишина. Упали первые, крупные капли дождя и на небе полоснула молния, такая зигзагообразная и длинная, что осветило все. Через короткий промежуток времени, раздался гром такой силы, как будь-то кто-то гигантский разорвал толстый брезент и полил дождь. Дождь шел сплошной стеной, сразу появились лужи, земля хоть и просила воды, но столько сразу, не могла впитать. По обочинам и канавам понеслись потоки воды, которая смывала всю грязи и уносила куда-то в овраги. Молнии сверкали постоянно, гром гремел почти без перерыва и все живое попряталось от такого натиска воды и грохота. Вдруг все закончилось так же внезапно, как и началось. Закончился дождь и туча понеслась дальше, унося с собой молнии и грохот грома. Выглянуло солнце и природа ожила, ожила напоенная дождем, на траве и листьях искрились капельки воды как бриллианты, в лесу за щебетали птички, они тоже умылись. В небе появилась радуга коромыслом. Гроза умыла землю и все что на ней растет, она смыла всю грязь. Все принарядилось, ожило, стало веселым и чистым. Прошла живительная гроза, гроза напоившая землю.