Валентин Николаев - Собрание сочинений в двух томах. Том II

Деревня Волговерховье захолустная, вымирающая. В том, 1989-м году приехали на исток Волги люди со всей нашей великой страны, были иностранцы и, конечно, заходили в сельмаг, брали воду, пиво, водку, что-то привезли с собой…

Стояла жара, 22-е июня, обедали прямо на лужайке. Местные жители выходили из домов, ждали поодаль, потом подбирали бутылки, женщины кланялись и смущённо оправдывались: «Спасибо, что приехали, а то ведь у нас никакого заработка нет». И было как-то неловко, больно и обидно…

Самую Волгу, где она истекла из болотины, можно перепрыгнуть, что и сделал один разгоряченный иностранец. Ему что, развлечение. Хотел и я, но – что-то остановило меня: ведь не будешь же перепрыгивать через родную мать, Волга все-таки, а я речник.

Земля тут перед огромным болотистым пространством выпирает горбиной. Удивительное место: вода прёт из-под земли даже на пригорке, где ни ступишь всюду сочится. Высота 228 метров над уровнем моря, и этого вполне хватает, чтобы река пробежала по земле три с половиной тысячи километров и достигла Каспия.

Автобусы до самого истока не доезжают. И не только из-за дороги, сырой местности. Так лучше: около часа идешь лесной дорогой, и есть время подумать, отмякнуть душой и телом. И туда и обратно так.

Было заполдень, но по прежнему жарко, душно, и почему-то усиленно кричал коростель. Обычно он дёргает ввечеру, при спаде жары, а тут днем, при ярком солнце и безветрии. Я отнёс это к сырым лугам.

Но вот от горизонта стали вылезать тучи, сгущаться над всем этим холмом, подул ветер. А когда мы сели в автобус и полетели по шоссе, вдруг обрушился такой ливень, что водитель был вынужден остановить «Икарус». Почему-то многих уже сморил сон, дорога вмиг превратилась в реку. Тут я вспомнил коростеля, почему он кричал, вспомнил свои луга, детство, ночное у реки, сонные всхлипы воды, когда обрушивался в темноте подмытый яр. То били истоки моих дней на реке, которая текла вот в эту самую Волгу. С тех пор не только детство, а целая жизнь прошла. Работал я на реках и на море, а вот так, когда детская душа сидит как бы в обнимку с душой реки у ночного костра, и никого больше нет… Такого, вроде, и не бывало у меня с детства до сегодня. Эта великая простота, в какой зачинается Волга, как-то покорила меня, смягчила, сделала податливыми как воск все чувства. Двадцатилетним попал я в Астрахань, в устье Волги, всю молодость провёл на реке и только пятидесятилетним добрался до истока Волги. И только здесь подумал о том, что все реки начинаются в низинных болотах или высоко в горах. Мы не знаем, где нам суждено родиться и прожить жизнь, у какой реки или моря. Но от рек как от родителей не отказываются. Река живёт и меняется вместе с нами. Она часть нашей жизни с детства и до последнего часа.

Многие племена и народы и по сей день считают реку живым существом. Истоки рек обычно удалены, труднодоступны, малопривлекательны и потому по-настоящему не изучаются. Кажется, моря изучены больше. А зря. А может, и не зря: когда человечество перероет, испохабит всю землю и начнёт вымирать от неуважения к земле, в недоступных болотах и горах сохранятся семена здоровых растений река разнесёт их снова по всей земле. И снова возродится жизнь. Река – она как мать.

Моя жизнь с детства была связана с водой: жили у озера, рыбу ловили в реке, а на базар плыли за другую реку – за Волгу. От реки же и беда пришла: затопило нас новоявленным морем, пришлось переезжать выше. Когда умерли родители, осталась после них избушка на берегу моря, маленький домишко. И получается, что живу я теперь летом у трёх рек: Унжи, Волги и Нёмды – слились они в единое море, и воды стало больше, чем суши.

А некогда по берегам этих рек текла своя особая жизнь – полная, радостная и горькая, древняя и современная, со своей историей, традициями, песнями, обычаями, со своей географией – лесами, озёрами, лугами, дорогами… И вдруг однажды ничего не стало: затопили. В некотором роде это даже хуже войны и пожара, потому что и земли не осталось. «Как же так? Чьё это наказание, Божье или сатанинское?» – спрашивали переселенцы старики.

Так и умерли, не узнав.

Волга и Поволжье. Никогда они не были ни окраиной, ни захолустьем России. Если говорить о культуре русского Поволжья сегодня, то она скромна, приглушена, бедна; разрушена или затоплена. Многое просто забыто. Забыто больше, чем на слуху, на виду.

С удивительным постоянством и упорством текли реки и всё время как бы совершенствовали, спрямляли своё русло. В одном месте мелели, в другом месте рыли ямы, бочаги; покинутое русло превращалось в старицы, они зарастали травой, кустарником и постепенно становились озёрами, а потом и вовсе болотами.

Наносные пески, обрастая травой, становились лугами… И разный зверь, птица, рыба выбирали своё любимое место. Так было века.

И вот человек, понастроив плотин, всю эту вековую жизнь перечеркнул, перекроил по-своему. Значит, должны пройти ещё века, чтобы рыба, птица и зверь обвыклись, как-то видоизменились и начали жить нормальной жизнью. Нет, жизнь эта не прекратится, но изменится сильно, и надо нам просто предвидеть, предположить, какой она будет, куда пойдёт… И помогать доступными способами реке, всему живому на ней и в ней. Но опять же, прислушиваясь, приглядываясь к реке и учась у неё.

А распрудить разом все плотины, как советуют иные горячие головы – это тоже безумие. Не меньше первого. Надо помнить о гибкости природы, её возможности выживать почти в невероятных условиях. От нас же требуется совсем немного – помочь. Революции везде опасны: как в обществе, так и в природе. Эволюция – вот что избрано самой природой, и только нетерпеливые люди всё хотят исправить революционно. Это эгоистический подход к обществу и природе без учёта гиблых последствий.

Сыпучие жаркие пески у речных отмелей Волги были когда-то целым миром. Поросшие мать-и-мачехой, хвощами, красноталом, они были приютом для чаек, множества куликов; служили им местом жизни, гнездовий. Всё лето тут протекала особая бурная жизнь, неприметная для людских глаз. Редко кто забредал на эти пески, да и зачем? Только по осени, чаще всего уже по льду, приходил сюда человек: за тальником или рыбачить.

А летом они казались пустыней. Пустой землёй. Но как не хватает этих отмелей Волге сегодня, не хватает как санитарных природных фильтров для оздоровления зачумевшей от застоя воды.

Было когда-то: летний полдень, пустынно на реке, песчаное ребристое дно прибрежной отмели видно будто сквозь стекло, дно «живое» – весь день перемигиваются на промытом песке солнечные блики и лёгкие тени от водных струй; собранный в цепочку шевелится мусор на чистом дне. И весь день среди этих бликов гуляют стайки пескарей. Когда-то всё это казалось мне смертельно скучным однообразным. И как дорого заплатил бы я сейчас хоть за день той жизни.