Валерий Шанин - Центральная Америка без виз. От автора книги «Вокруг света без виз»

Хорошо еще, что камень установили на высокой подставке. Иначе за головами людей, терпеливо стоящих в длинной очереди на «фотографирование на фоне» его было бы совсем невозможно разглядеть.

На первый взгляд культура майя немного похожа на ацтекскую. Хотя впечатление это обманчиво. Оно возникает только потому, что мы попали в зал майя после посещения зала ацтеков. Исторически же все было с точностью до наоборот. Это именно ацтеки перенимали достижения древних майя – и календарь, и космологию, и ритуалы, и административное устройство.

В зале выставлено несколько черепов с непропорционально плоскими лбами. Это результаты практиковавшейся древними майя процедуры по улучшению формы голов. Всем новорожденным в первые же дни жизни прикрепляли к голове две деревянные таблички, которые туго стягивали между собой веревками. Такая конструкция причиняла боль. Часть младенцев погибала. У остальных происходила необратимая деформация черепа (интересно, влияла ли она – и как – на интеллект и психологические особенности?).

Кроме черепов майя также любили «улучшать» и зубы – их подпиливали и украшали инкрустацией из нефрита. Образцы такой ювелирной работы также выставлены в музее.

У май была не только письменность, но и книги. Писали их на удобном, но непрочном материале, похожем на тонкий картон, и складывали гармошкой. Книг, вероятно, было очень много. Но большую часть сожгла испанская инквизиция – как «книги дьявола». До нас дошло всего несколько, случайно сохранившихся. Часть из них также выставили в музее.

В зале реконструировали фасад одного из гигантских храмов майя. А во внутреннем дворике (в него можно выйти прямо из зала майя) воссоздали один из храмов целиком, а также гробницу, стены которой украшены цветной фреской (при явном доминировании красного цвета – вероятно, цвета крови или цвета подземного мира) с изображениями жрецов.

Есть здесь и типичное захоронение – с черепами, скелетами и глиняными горшками. В ранних захоронениях мертвых хоронили лежа или в позе зародыша, в поздних – сидя.

Жившие на территории Мексики народы перенимали друг у друг обычаи, обряды, религиозные представления, богов и способы постройки пирамид. И самый распространенный, переходящий из культуры в культуру культ – это культ смерти, крови, жертвоприношений. Все религиозные обряды завершались кровопролитием – пленных во время войн только для того и захватывали, чтобы принести их в жертву своим кровожадным богам.

Испанские конкистадоры и католические миссионеры за несколько веков непомерных усилий так и не смогли уничтожить все следы существования «у дикарей и язычников» высокоразвитой по меркам того времени цивилизации. И получается, что этот музей не просто научное учреждение, а чуть ли не орган политпросвета. Именно поэтому на строительство музея мексиканское правительство денег не жалело. Была задача показать, что мексиканская культура не исчерпывается тем, что принесли сюда колонизаторы-испанцы. Такое стремление к самореабилитации, впрочем, свойственно всем бывшим колониальным народам. При этом оно благополучно уживается и с другим чувством.

Жителям бывших колониальных стран свойственно восприятие доколониального прошлого, как чего-то не имеющего к ним отношения. Они зачастую значительно больше привязаны к языку и культуре колонизаторов. Испанцы вообще с колониальными народами не церемонились – искореняли религию, культуру и язык очень методично, без всяких сантиментов. Поэтому и получается, что уже двести лет назад страны Латинской Америки освободились от колонизаторов. Но до сих пор все здесь говорят на испанском языке и исповедуют католичество. Для примера в бывших республиках СССР всего лишь через 20 лет знатоки русского языка стали большой редкостью, а Толстого и Пушкина даже в переводе мало кто читает.

Испанцы сами до такой степени мало интересовались историей покоренных народов, что масштабные научные археологические и антропологические исследования начались в Мексике только после получения страной независимости – в XIX веке. И буквально до сих пор археологи находят не только отдельные предметы, но и целые города майя, затерянные в джунглях на юге, у границы с Гватемалой. Поэтому коллекция музея постоянно пополняется. А интерес к ней со стороны простых мексиканцев не пропадает.

Софья Васильевна Витковская (1871 – 1906), побывавшая в Мехико в 1896 году, во время своего кругосветного путешествия, была поражена: «… громадное большинство посетителей музея составляли простолюдины. Бедно одетые, в сандалиях или босиком, ведя за руки детей, они с живым любопытством обходили коллекции, останавливаясь подолгу перед предметами, наиболее им доступными. Приходилось видеть, как загорелый босой старик, наклонившись к маленькому сыну или внуку, внимательно слушает ребенка, разбирающего по складам надпись на витрине».

В 1905 году Константин Бальмонт также был удивлен интересом простых мексиканцев – преимущественно потомков индейцев, а не испанцев – к истории: «Мексиканцы не интересуются своим прошлым. Я говорю о буржуазии. Простые indios, наоборот, постоянно посещают галереи Национального музея, хотя бродят там беспомощно».

В антропологический музей мы приехали на метро – лучший вид транспорта в огромном мегаполисе с непременными пробками на дорогах. А вот назад в центр города предпочли пойти пешком.

Ориентиром нам служил самый высокий небоскреб Латинской Америки. Башню Майор (Torre Mayor – «большая башня») – 55-этажный дом, высотой 225 метров – прекрасно видно издалека. На нее мы и ориентировались. Говорят, где-то наверху небоскреба есть смотровая площадка. Но охрана на входе нас заверила, что в воскресенье вход туда закрыт – по соображениям безопасности.

Небоскреб Торре Майор стоит в самом начале проспекта Пасео-де-ла-Реформа (Paseo de la Reforma – «дорога реформ»). Главный проспект столицы – широкая дорога с двух сторон от которой проходят пешеходные бульвары – тянется на дюжину километров через весь город, проходя лишь немного в стороне от Старого Мехико.

Проспект заложили в 60-х годах XIX века в период правления императора Максимилиана. Вначале его назвали авеню Императрицы – в честь жены монарха. Позднее проспект переименовали в честь реформ, проводившихся президентом Бенито Хуаресом (главная их суть – отделение католической церкви от государства и национализация большей части церковного имущества) – первым и до сих пор единственными мексиканским президентом – настоящим индейцем.

В конце XIX века этот проспект стал местом торжественных выездов и променада. Барон Роман Романович Розен, который в 1890 году стал первым российским дипломатом, посетившим Мексику, в своих мемуарах «Сорок лет на дипломатической службе» вспоминал: «Каждый день после полудня мы присоединялись к процессии экипажей, отражавших все богатство, манеры и красоты Мехико, которые катились по прекрасной авеню – Пасео де ла Реформа к дворцу Чапультепек, столь храбро защищавшемуся в свое время мексиканскими кадетами».