Катерина Славская - Китайские фонарики. Повести

«Господи, ну, почему именно сейчас?!» – Алевтина снова и снова мысленно повторяла эти слова, возвращаясь из консультации. Шла она пешком, медленным шагом, опуская глаза, когда кто-нибудь попадался ей навстречу. Не хотелось ни с кем встречаться глазами, полными слез.

Алевтина вошла в телефонную будку и позвонила Валентине. Подруга ответила коротко:

– Приезжай.

Аля пробыла у Валентины до самого вечера. Тема была настолько животрепещущей, Валентина сама находилась на пятом месяце беременности, что подруги никак не могли остановиться, проговорили, пока не вернулся с работы Валин муж.

Беседа с подругой, ее доводы в пользу одного или другого варианта помогли Алевтине принять решение. Она твердо решила делать аборт, не ставя в известность Германа, тем более он находился в отъезде. Судьба благоволила к ней. «Да простит меня Господь», – утешала себя Алевтина.

– Только умоляю, – попросила подругу Алевтина, – ни при каких обстоятельствах не говори об этом Герману. Обещаешь?

– Конечно, обещаю, – ответила Валентина, – не волнуйся.

Все прошло очень быстро. На третий день Алевтина уже выписалась из больницы. Она даже не стала оформлять больничный лист, не хотелось давать повода для сплетен, просто отпросилась у руководства на два дня «поболеть» в связи с простудой. Ее, конечно, отпустили, так как Алевтина никогда раньше прогулами не злоупотребляла.

Приехал Герман. Он очень соскучился по Алевтине за те несколько дней, пока они не виделись. И даже когда она сослалась на определенное женское недомогание, не стал настаивать на близости и оставался нежным и внимательным к ней. От всего происшедшего с ней Алевтине было не по себе, она чувствовала себя убийцей и предателем, по ночам ей снились страшные сны. В какой-то момент Аля очень сильно пожалела о том, что совершила, но вернуться назад в прошлое и все изменить было уже невозможно, оставалось только жить дальше, двигаться вперед и попытаться все забыть.

Время лечит… Потихоньку Алевтина стала забывать случившееся. Конечно, не забывать, а просто меньше об этом думать и терзаться. Самое главное, что они с Германом были вместе и любили друг друга. Нервотрепка перед защитой диссертации Германа, приезд Мишеньки и перипетии с его поступлением оттеснили в самый дальний уголок памяти Алевтины воспоминания о нерожденном ребенке…

Так получилось, что Герман защитил свою диссертацию в один и тот же месяц, когда маленькой дочери Алиной подруги исполнился год. Валентина позвала друзей отметить эти важные события вместе у них дома. Алевтина давно так не отдыхала, как в тот вечер. Смех, шутки, тосты, забавное поведение маленького человечка – все это делало окружающий мир совершенным. Только время от времени, когда Алевтина видела, как Герман играет с чужым ребенком, ей становилось жутко.

Они уже собрались уходить, было довольно поздно. Радостные, стояли в коридоре, прощались. Неожиданно в прихожую выбежала девочка. Она уже была в пижамке, Валентина уложила ее спать, но ребенок никак не хотел оставаться один у себя в комнате. С веселым смехом она протянула свои маленькие ручки к Герману, и он взял ее на руки.

– Никак не хочет отпускать дядю Германа, – сказал муж Валентины, смеясь, – надо вам, братцы, уже своего рожать.

– Если бы Алька не сделала аборт, у них бы уже давно был свой… – махнув рукой, проговорила Валентина, она была пьяна. Но, сказав это, Валентина ойкнула, сразу зажала рот руками и с ужасом посмотрела сначала на Алевтину, потом на Германа.

У Алевтины помутнело в глазах. Она боялась взглянуть на Германа. «Боже мой, Валя, что же ты натворила, ты же обещала», – Алевтине казалось, что она сейчас упадет на пол. Воцарилось общее молчание, только маленькая девочка что-то курлыкала, теребя Германа за ухо. Он медленно опустил ребенка на пол. Выпрямился, посмотрел на Алевтину. Второй раз за этот вечер Алевтине стало жутко. В глазах Германа была чернота.

Теперь уже Алевтина не помнила, как они вышли из квартиры, как очутились на улице. В памяти мелькали только отдельные эпизоды. Герман шел впереди очень быстро, Аля отчетливо видела это сейчас, его спину, сгорбленную в один миг, его наклоненную голову. Алевтина бежала за ним, кажется, она что-то ему кричала, и рыдала, рыдала, рыдала. Она спотыкалась, каблуки подворачивались, она приседала и снова бежала. Он будто ее не слышал. Но, когда Алевтина все-таки догнала его, упала на колени и прижала голову к его ногам, Герман остановился.

– Гера, Герочка, прости меня, – Алевтина захлебывалась от рыданий, – прости, прости меня, умоляю, Герочка… я люблю тебя, Герочка…

Алевтине было все равно, что рядом с ними проходят люди и с удивлением смотрят на них. Она никого не видела. И Герман, наверное, тоже. Оба находились в другом мире, но уже каждый в своем.

Потом Герман тихо сказал, Алевтина даже не узнала его голос, настолько он был другим:

– Встань, холодно.

Она встала. Герман сразу пошел вперед. Алевтина снова догнала его, они шли наравне рядом, но не вместе. Всю оставшуюся дорогу Герман не проронил ни слова. Алевтина тоже молчала. Войдя в здание общежития, они расстались, Герман пошел на свой этаж, Алевтина – на свой. Заговорить с Германом снова Алевтина боялась.

Ночью Аля заснуть так и не смогла. Она ворочалась с боку на бок и тихо плакала. Придумывала про себя множество вариантов, как ей получить прощение Германа, но чувствовала, что Герман ее уже не простит никогда.

Так и случилось. Они не виделись почти месяц. Вероятно, Герман теперь специально избегал встречи с ней, сам он к ней не приходил, а она, зная свою вину, не пыталась с ним объясниться.

Но, живя рядом и работая на одном факультете, рано или поздно встретиться все же придется. Они столкнулись у выхода, в конце рабочего дня. Она боялась, что он не станет с ней разговаривать, но ошиблась. Поздоровался скупо, как с чужой.

– Удели мне пять минут, – голос Алевтины дрожал.

Герман молча кивнул.

Они прошли в палисадник, сели на скамейку, на расстоянии друг от друга. Алевтина говорила сбивчиво, сердце колотилось, руки дрожали. Он слушал молча, на нее не смотрел, глядел куда-то впереди себя. Алевтина замолчала, но он опять не проронил ни слова. Нервы у Али сдали, и она закричала:

– Ответь мне хоть что-нибудь, только не молчи!

И тогда он ответил. Он говорил негромко, на нее не глядя, но каждое его слово, как будто ударом молота вбивалось в ее голову.

– Мне трудно говорить с тобой. Я больше не могу доверять тебе. То, что было у меня внутри, умерло вдруг, его больше нет, я уже не чувствую его. У меня больше нет чувств к женщине, которая… которая убила моего ребенка… нашего…

Голос Германа дрогнул. От последних его слов Алевтину начало знобить, кожа покрылась мелкими пупырышками. Она с нескрываемым ужасом взглянула на него и увидела, как Герман на миг закрыл глаза, и ей показалось, что по его щеке потекла слеза. Он отвернулся, прошло несколько секунд, он снова повернул голову и посмотрел на Алевтину. Выражение его лица было спокойным, и Алевтина поняла, что решение он уже принял. В горле у Али пересохло, она пыталась сглотнуть, но у нее ничего не получалось. Кое-как вымучив из себя слова, Алевтина судорожно заговорила: