Иван Плахов - Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя

Холодно. Рядом равномерно гудит работающий движок. Ничего не вижу. Неужели мозг не может реконструировать изображение снаружи, вне тела? Ощупываю себя. Я другой, не совсем человек: длинные мускулистые руки, как у орангутанга, мощное тело, прикрытое броней, наголо бритая голова, на тыльной стороне правой ладони – печать, выпуклая свастика в круге; такая же на лбу, между бровями. На голове по бокам – отростки имплантатов-сенсоров, что-то вроде кошачьих усов.

Часть моей новой личности поглотила меня. Я осознал, кто я и что тут делаю. Я должен уничтожать других, зачистить четвертый кластер. Другие – это порода людей, которые отличаются от Нормы в лучшую сторону, ставят себя выше нее. Часть сенсоров-имплантатов помогает мне ориентироваться в кромешной темноте, а часть – отличать других, я их просто чую. Они лучше меня, но тем хуже для них: я охотник. Я служу Норме, а Норма – часть того, что позволяет Рейху быть и оставаться неизменяемым и непобедимым. Норма – это больше чем религия, это образ жизни каждого арийца, любое отступление от нее губительно для всего мира. А мир устроен очень просто. Порядок превыше всего: во главе Рейха Фюрер – олицетворение Нормы; ему служит партия – каждый член отвечает за чистоту внедрения Нормы в жизнь; инструменты партии – армия и наука: армия защищает, а наука доказывает Норму; народ служит Норме верой и правдой, а охотники ищут тех, кто не соответствует Норме. Все просто. Мир без изъяна, как муравейник или улей. Девиз Рейха – равное общество с равными возможностями: все люди одинаковы

Сейчас я на задании – охочусь. И не один; явственно ощущаю рядом других, таких же, как и я, мобилизованных на охоту. Мы в техническом коридоре, проложенном рядом с машинным блоком, по периметру здания, в вечной мерзлоте. Местные используют коридор, чтобы нелегально перемещаться в разные секторы кластера. Все кластеры Рейха устроены одинаково: девять секторов, обнесенных общей стеной; девятый – командно-машинный – всегда в центре; остальные восемь – фабрично-жилые, продовольственные и транспортные – по периметру; их нумерация всегда одинакова, начинается в верхнем левом углу и идет по часовой стрелке. Мы в четвертом. Здесь живут научники.

Уловив движение впереди, даем людям подойти поближе, а затем окружаем их и досматриваем. Старший офицер J1003-Z начинает допрос. Это простые работяги из второго сектора – хотели разжиться выпивкой у контрабандистов из шестого. Они не наша цель, абсолютно заурядные: порочные и дисциплинированные – такие никогда и ничего не подвергнут сомнению. Мы их отпускаем. Мои сенсоры чуют их страх: кислый запах пота и учащенный пульс. Не наша цель. Нормальные люди, как все. Вот мы модифицированные, произведены на биофабрике Геринбурга в рамках программы «Один», модель ZJ-300-SS. Наше призвание – преследовать и убивать голыми руками. У нас даже оружия нет, оно нам не нужно.

Двигаемся к пятому сектору и в одном из боковых ответвлений замечаем свет. Сворачиваем туда. В глубине у костра сидит небольшая группа. Увидев нас, люди разбегаются в разные стороны. Подхожу к костру. В нем горят портреты Фюрера. При виде оскверненного изображения из меня наружу словно рвется волна саморазрушения: может, и не хочу, но это помимо моей воли, – ее нужно срочно канализовать. 3-Z – так мы зовем старшего – приказывает мне преследовать того, кто побежал в туннель А. Через пару секунд я несусь среди труб и кабелей за коротышкой к наружной стене: по ней он собирается уйти наверх, скрыться в верхних оранжереях, где таким, как я, запрещено появляться: это зона ответственности департамента внешней обороны, который следит за непроницаемостью границ кластера. Еще секунда – и я настигну коротышку. Даже издалека я чувствую, что он надеется спастись и отличается от остальных, трусливых и послушных, он лучше их, он даже пахнет иначе – свежим хлебом – может, потому, что пекарь.

Прямо перед моим носом беглец неожиданно ныряет в боковую дверь и захлопывает ее. Но разве это может помешать мне, если на руке печать – ключ ко всем дверям. Удар ладони по металлу – и замок открыт, но дверь не поддается: что-то изнутри ее блокирует, – но у меня достаточно сил, чтобы ее выбить. За дверью уже никого, но запах-то остался: я не ем хлеба, но букет мне так нравится. Честное слово, я начал понимать, как благодаря ароматам богат мир собаки. Мир, в котором нет секретов. Это как мир слепых, где только звуки и поверхности, но он мне тоже доступен – благодаря имплантатам.

Извилистая кишка коридора приводит прямо в китовое чрево машинного зала, посреди которого возвышается чудовищный кокон реактора, оплетенный трубами и разноцветными проводами. Все вокруг двигается и грохочет, из труб вырываются струи горячего пара, влажно, как в бане. Запах беглеца уже неразличим, но я его вижу: он впереди меня, бежит по второму уровню к резервуарам, где держат тяжелую воду. Через них он пытается выскользнуть в свой сектор, словно это ему поможет.

С ловкостью обезьяны я карабкаюсь наверх по проводам и наконец-то ловлю другого, с силой прижимаю к перилам ограды. А он мне с какой-то похабной смелостью: «Я хочу тебе сказать только одно слово – Любовь. Вот ты, охотник, думаешь, Норме служишь? Нет. Нет. Мы оба с тобой – жертвы Нормы. Хочешь убить меня – за что, за Любовь? За Слово? За то, что я хочу любить и быть любимым». А я даже не знаю, что ответить: убивать за слово и правда глупо, – но мне обидно, что он не боится – ни моей силы, ни статуса. Спрашиваю: «Какой твой номер?» – а он продолжает скороговоркой: «Вначале было Слово от Бога, а не Фюрера, и слово это – Любовь. Все через Любовь, и без нее нет никакой жизни. Возлюби меня, и я тебя тоже полюблю…»

Заткнул ему рот. И слова такие убедительные, что мне себя жалко становится, на глаза слезы наворачиваются. И уже думаю его отпустить, как чувствую удавку на шее, кто-то меня наверх выдергивает, словно рыбу из воды.

Последнее, что вижу, – двух беглых уголовников в арестантских робах, которые меня заарканили с верхних мостков: пока громила с лицом Аполлона держит меня на весу, коротышка с кровожадным оскалом гиены отрезает мою правую руку с печатью лазерным ножом. Веревку отпускают, и я лечу вниз – с петлей на шее и без руки. Боль и тьма. И последняя яркая вспышка сознания в кромешном мраке – «Убиенный за Слово Божие», а я-то в него не верующий… после чего – лишь пустота.

Когда я очнулся, звезды мерцали на ночном небе и где-то в отдалении выла собака. От холода все тело затекло. Подробности, случившиеся в параллельной вселенной, были так ярки, что я не мог их забыть. Теперь я ясно понял, как технически происходит посещение параллельного мира: мой ментальный паразит на время становится частью другого сознания, все воспринимая будто наяву. Единственное, что меня тревожило: почему тот, в кого я переселился, умер? Есть ли связь между его смертью и моей жизнью? Вот это вопрос. Чертовски страшно.