Олег Копытов - Я спросил у радио… Маленькая повесть

© Олег Копытов, 2016

ISBN 978-5-4483-3590-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В музыкальной редакции завели попугая. Простого волнистого попугая. Я сразу подумал: «Почему не канарейку?» А я в это время делал передачу о творчестве во сне.

Подошел к композитору Иннокентию Блоку и спросил: «Кеша, а какие сны снятся попугаю?» Он пожал плечами. А, когда я продолжал приставать со своим дурацким интервью, ответил, что такие же, как и человеку. «Например? – не унимался я. – Какие, какие – эротические сны!» – раздраженно выпалил Кеша.

Это еще больше разобрало мое любопытство: «Ну, думаю, – эротические сны человека в конкретных картинках я себе более-менее представить могу. Но эротические сны попугая?»

Потом, с выражением совершеннейшей озабоченности на лице, я подошел к музыкальному редактору Ире Пальмовой и спросил: «Послушай, Ир, а какие эротические сны снятся попугаю?»

Она немного подумала и ответила: «Попугаиха без перьев».

Логика этого рассуждения вдохновила меня необычайно, моя передачка о снах, кажется, получилась вовсе даже отличной.

На работе я очень много курю. Однажды на летучке отдела, когда обсуждался всем надоевший вопрос о переселении из кабинета в кабинет, я даже пошутил, что мне кабинет вовсе не нужен, потому что почти всё рабочее время я хожу по коридору этажа и смолю сигарету за сигаретой.

Так вот, часто случалось так, что библиотекарь Лена Виноградова и музыкальный редактор Ира Пальмова уже идут домой, а я всё курю в конце коридора.

Обычно мы прощались так. Они мне: «До свиданья, Олег». Я им: «Всего хорошего. Приходите почаще».

Однажды они говорят: «До свиданья, Олег». А я им: «Всего вам меня хорошего». Они уже по лестнице начинали спускаться. Но приостановились, и Лена говорит: «Ира, может, вернёмся?"… Но всё-таки не вернулись.

На следующий день я курю в коридоре, а режиссер Злата Крамаренко уже домой уходит: «До свиданья, Олег», – говорит. Я ей: «Всего вам меня хорошего». Она головку так склонила, точно что-то ей ощутилось… Но ничего не сказала. Ушла по лестнице вниз… А через минуту возвращается.

«Ну, – думаю, – ко мне!»

Оказалось, кассету какую-то забыла.

Однажды лег спать, а сон не идет. Всё какие-то мысли о своих передачах. А у меня, конечно, как у всякого уважающего себя пациента психиатров и наркологов, – в холодильнике приличный запас снотворного. Съел таблетку – лёг. Не сплю. Съел вторую – лёг. Не сплю. Тут мне вообще всё по фиг стало. Подошел к холодильнику, вытащил таблетки, целую горсть, – кинул их в рот, как какие-нибудь хлебные крошки, запил водой – и пошел спать ложиться.

Не сплю…

А через полчаса чувствую: у меня из левого плеча еще одна рука вырастает. Вернее, такая конечность – нечто среднее между рукой и ногой, как бы гладкая лапа, почти медвежья, только без шерсти.

Пошел на кухню, чтобы эту лапу отрезать. Дверь в коридор закрыл. А тут – за рифленым стеклом двери – силуэты мамы, папы, которые, вообще-то, должны быть в Бишкеке, и Лёшки Петрова, который 15 лет назад вышел из дому и больше о нем никто ничего не слышал…

Потом я спал больше суток.

Проснулся… «Ну, – думаю, – хоть раз в жизни выспался по-человечески!»

Но свою передачу сорвал. Пришлось завотделом фондовую ставить. И вообще меня три дня на работе не было. Поскольку угол отражения равен углу падения…

Стыдно стало перед коллегами и, в особенности, перед начальством. Прихожу в понедельник на работу. Завотделом Елена Жаркова говорит: «А у вас сегодня вечером – эфир. Есть передача? – Нет, – говорю. – Но будет». И лишний раз вспомнил, что редактору оригинальной получасовки на японском радио «Эн-Эйч-Кей» три недели на подготовку дают. И долларов пятьсот аванса… Ну, ладно.

Пошел бить челом операторам и режиссеру, чтоб они вместе со мной в жуткую оперативность впали, – ну и, конечно, Константину Валерьевичу, чтобы он у меня – часика в четыре, может, чуть позже, – без подготовки сыграл крутого капитана Мазура в передаче о современном литературном боевике… В общем – рогом упёрся, и в восемь вечера передача прозвучала.

Потом сидел до ночи в наушниках – ещё одну передачу монтировал. Во вторник выдал в эфир.

Ночью сценарий ещё одной передачи написал. После того, как с Натальей Сосновской её записали, сразу же, даже не покуримши, помчался в другую аппаратную на прямой эфир новостной программы: я ж в обед заскакивал на открытие какой-то там выставки в музее…

Короче говоря, за неделю сделал месячную норму по своему отделу, да ещё и недельную по дружественному нам информационному. И, между прочим, как только какая-то из моей кучи передач прозвучит, – обязательно кто-нибудь встретится или позвонит и скажет, да, старик, здорово! А я никого за язык не тянул. У меня вообще такой привычки нет – своими прокуренными пальцами лезть кому-то в рот пошурудить насчет языка… Между делом, я, конечно, выпил шесть бутылок водки и несчётно пива…

В пятницу, в полдевятого вечера, сдал последний кадр, курю с новоиспечённым режиссером Женей Кирко на родном третьем этаже и жалуюсь ему: «Работаю за четверых, пью за троих, а почему – сам не знаю. – Дык, – говорит Женя, – Олег в России – больше, чем Олег». Затушил окурок в пепельнице, оставил меня размышлять над своей изящной формулой и домой пошел.

Потом звонит из вестибюля.

«Есть вариант, – говорит. – Олег в эфире – больше, чем Олег». И трубку повесил.

А через минуту опять звонит: «Олег Копытов – больше, чем Олег!»

«Во даёт! – думаю. – Зрит прямо в корень!»

На работу всегда хожу пешком. На улице Шебутного выходит из трамвая тёзка Олег из ремонтной бригады, и мы идем к Дому Радио вместе. Тут откуда-то появляется девица в суперминиюбке. Фигурка точёная, идет в двух шагах перед нами. Вокруг – дружная весна, утреннее солнце, запахи.

– Да, – говорит, Олег, – всегда бы так на работу ходить!

Я молчу.

– Нет, ну ты смотри не под ноги, а прямо!

Я молчу.

– Чего-т у меня закипает!

Я молчу.

– Ножки-то какие стройные!

– Да, – говорю, наконец. – Особенно правая…

А я, если честно, был с большого бодуна. Мало того – восьмидневного запоя. Мало того, совмещенного с тяжелой производственной деятельностью, когда я за неделю сделал три часа эфирного времени по своему отделу «худвещания» и ещё четыре кадра для информационного.

Прихожу – на этаже только режиссер Лара Голубкина. Увидела меня и сразу спрашивает:

– Ты чего такой засушенный?