Олег Копытов - Защита Ружина – 2. Роман

© Олег Копытов, 2016

ISBN 978-5-4483-3585-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я не помню, за сколько месяцев до того , это было. До первой защиты Ружина…

Кажется, было солнечно, зелено, с легким ветерком: весна или осень, не иначе. Я шел тривиальным тротуаром: слева длинная кривая с черным подножьем скала десятиэтажки с семью-восемью высокими гротами подъездов, справа, не считая пары стоящих на тротуаре задами к прохожему легковушек, – тощий скверик со стандартным разноцветным небольшим детским городком, деревья были тощими не сами по себе, а из-за того, что напротив одной черно-серой скалы-голубятни стояла вторая, люди-голуби, правда, не жались к верхним карнизам скал, а густо и геометрически правильно населяли их нутро и не были видны. Скоро – спуск к кривой внутренней дороге этого микрорайончика, узкая дорога изовьется до почти широкой и густоезженной, до маленькой белой крепости с внутренним пыточным углом и хоздвором милиции – РОВД, или как они там сейчас. По ходу слева прямыми углами друг к другу, на не очень почтительном расстоянии друг к другу стоят приветы из более ранних архитектурных советских эпох – серые пятиэтажки, в одной из них живу я, я иду в нее, а пока думаю: «Вот скоро защита Ружина, а как защищусь – всё изменится! Нет, конечно, останутся этот большой дом с длинным магазином „Тысяча мелочей“ на парадной стороне и высокими черными подъездами с другой, останется этот скверик, детская площадка, спуск к моему дому и прочая, но любая другая жизнь вокруг меня изменится. Как? Пока не знаю. Но она будет другой – больше похожей на счастливую».

Так думал Андрей Васильевич Ружин осенью 2003 года за шесть месяцев до защиты кандидатской диссертации по филологии, которую, как помним, 6 апреля года 2004-го он защитил блестяще. Впрочем, эту фразу «Он защитил диссертацию блестяще» повторяют так часто (в дело и не в дело!), что она стала штампом и мало что выражает. Чтобы наполнить эту фразу хоть каким-то более-менее зримым содержанием, вспомним, что защита Ружина была насыщена эмоцией бенефициара, его артистичностью, логикой и даже изяществом ответов на вопросы, ну, и, если честно, не самым высоким уровнем высокого собрания…

А что могло качественно измениться в жизни Ружина сейчас, в конце мая 2004-го вообще-то было непонятно. Из телерадиокомпании он ушел еще в феврале, с тех пор никуда не устроился, некогда было – диссертацию защищал, то бишь был теперь натуральным безработным; супруга трудилась на не самой изящной работе, трое детей тащили лямку своего малообеспеченного детства… Все ютились в одной комнате бывшего общежития ткацкой фабрики, по новым временам – многоквартирного дома де юре и сермяжкой русской коммуналки де факто. Впрочем, сын, а хотя бы и в силу того, что объемом своего тела был поболе двух худеньких сестер, десятью и одиннадцатью годами младше, всё чаще был у бабушки, в какой-то момент само собой оказалось, что он там уже натурально жил… Пока счастливой жизнью и не пахло даже на горизонте. Осознание того, что он, Андрей Васильевич Ружин после десяти лет мытарств, как Одиссей свою Итаку с Пенелопой и детьми в придачу, заполучил-таки ученую степень кандидата филологических наук, конечно, пришло. Побыло с ним пару недель, как ворон-подросток, сидящий на плече… а потом ворон улетел… а чувство где—то глубоко-глубоко спряталось. Где прячутся сильные чувства? В сердце, в печени, в гипофизе?

Последние деньги откупных от ГТРК «Этогородской» за сокращение съел билет из Владивостока до Этого города (ну и пара бутылок недорогого коньяка, чего греха таить!). Разок Ружин сходил в Дом радио как бы передать приветы тем, кто там еще где-то за что-то зацепился, увидел в стеклянной клетке «Лав-радио» вечно взлохмаченную голову вечно взлохмаченного мозгами чувака – как-то тот был его соведущим в одной из бесчисленных программ, что Ружин в бытность передовиком Этогородского радио в бытность того радио там вел, – теперь чувак на «Лав-радио» типа начальник Этогородского филиала, нервически машет руками и своей раненной радикальными проектами головой, дескать, занят, ребята, жутко занят, да и работы для тебя нет, для него нет, нет ни для кого работы…

Ружин, как и всякий уважающий себя безработный, купил газету «Из рук в руки» – в доинтернетовскою эпоху, а эпоха всё еще была доинтернетовской, ибо на работе уже вход в Сеть был уже у многих, а вот дома еще почти ни у кого входа в Сеть не было. В газете-толстушке самый толстый раздел был посвящен вакансиям и поискам рабочих мест, правда, за всю свою жизнь Андрей Васильевич так и не увидит ни одного живого человека, который бы устроился на работу благодаря этой газете… Андрей Васильевич, впрочем, позвонил в две средних школы и написал в одну сельскую газету, офис которой почему-то располагался в здании администрации не самого окраинного городского района.

В Этогородский университет, бывший политен, так им по сути и оставшийся, на кафедру русского языка соваться было нечего: я вам не говорил, друзья мои, что после того, как Ружин ушел в самом начале послезащитного банкета и долго бродил один по Владивостоку, он вернулся в гостиницу утром, всё еще не растративший той особой сверхкалорийной энергии, что дают человеку обильные возлияния алкоголя, сел на подоконник у высокого окна в начале перспективы длинного гостиничного коридора, симметрично между пальмами-фикусами сел, закурил, индифферентно выслушивал пояснения дежурной тетечки, что курить в коридоре нельзя, надо бы переместиться в туалет, увидел выходящую из своего номера помятую со сна и ненакрашенную и семенящую в дамскую комнату Лебеду, и теперь похожую на лису, но… какую-то уж очень худую, маленькую, старую, страшную и зашуганную лису, и громко, артистично, словно всё еще на академическом балу, философски прорычал, якобы дежурной, на самом деле обращая текст-подтекст Лебеде: «О! Смотрите, гений русской науки с утра пописал пошла! Вы знаете, а я раньше думал, что гении ваапще не писают!» Лебеда, резко мотнула головой, хотела жестко нахала одернуть, но вместо этого поглотала, как рыба, ртом воздух и скрылась в женском туалете… Н-да, после того на кафедру русского языка, которой теперь вечно будет заведовать Лебеда, а в Этом городе редко бывает иначе, что кафедрами заведуют вечно, не стоило соваться никогда. Кстати, Этогогородский университет, только чуть-чуть побыв таковым, теперь называется Тихоокеанский. Почему? От Этого города до Тихого океана семьсот километров. Что, с тех пор как «…и на Тихом океане свой закончили поход», для любого бешеного таракана семьсот верст, действительно, не расстоянье?